Алмазный век

Фиона Хакворт заметила свечение в воздухе, сморгнула, вгляделась – свечение превратилось в маленькие звездочки. Булавочное острие зеленого света – исчезающе маленький изумрудный осколок – коснулось глаза и расплылось дрожащим облачком. Она сморгнула, раз, другой. Облачко исчезло. Рано или поздно мушки набьются в уголок глаза, то-то будет нелепый вид. Она вытащила из рукава платок, протерла глаза. Такое обилие лидарных мушек заставило ее осознать, что они уже некоторое время едут в густом тумане; речная сырость конденсируется на микроскопических стражах границы. За плотной стеной тумана горели цветные огни, очерчивая силуэт каменной колонны: крылья грифона и рог единорога четко и резко выступали на фоне мерцающего макрокосма. У подножия колонны стоял, символизируя заставу, констебль в каске. Он кивнул Хакворту и пробурчал что-то грубовато-добродушное. Отец и дочь выехали из Новой Атлантиды в пестрый анклав. У входов в пивные толклись и горланили местные плебы. Фиона приметила старый Юнион Джек, потом всмотрелась и увидела, что на концы андреевского креста насажены звезды, как на боевом знамени конфедератов. Она пришпорила робобылу и поехала рядом с отцом.

Дальше город стал тише и темнее, хотя народу на улицах не убавилось; несколько кварталов они видели только темноволосых усатых мужчин и женщин, с ног до головы закутанных в черную ткань. Пахнуло анисом и чесноком – началось вьетнамское поселение. Фиона охотно зашла бы в кафе и выпила чашечку фо, но отец продолжал ехать вниз по течению, и вскоре они снова оказались на берегу. Здесь стояли кирпичные склады (архаизм, практически недоступный для понимания), давно превращенные в офисы.

В колеблемую отливом воду вдавался пирс, соединенный с набережной раскладными сходнями. К пирсу было пришвартовано неосвещенное суденышко, угадываемое лишь по тени на угольно-серой воде. Робобылы остановились, Хакворты спешились и тут же услышали приглушенные голоса. Разговаривали на корабле.

Джон Хакворт вынул из кармана билеты и велел им засветиться, но они были напечатаны на старинной бумаге без собственного источника света. Пришлось зажечь болтающийся на часовой цепочке микрофонарик. Убедившись, что прибыли по назначению, он подал Фионе руку, и они вместе сошли по сходням на пирс. Впереди запрыгал дрожащий огонек, оказавшийся при ближайшем рассмотрении афрокарибцем в круглых очках-стеклышках и с древним фонарем. Покуда он проверял билеты – желтые, как древние бильярдные шары из слоновой кости, огромные белки медленно двигались туда-сюда, – Фиона разглядывала его самого. Черная кожа отсвечивала в пламени свечи; от нее пахло апельсинами и чем-то менее приятным. Он закончил и поднял глаза, но не на отца с дочерью, а куда-то вдаль, повернулся спиной и зашагал прочь. Джон Хакворт некоторое время стоял, ожидая указаний, потом выпрямился, расправил плечи и повел Фиону к суденышку.

Оно было метров восемь-десять длинной. Матросы не удосужились сбросить трап, просто ухватили Хаквортов за руки и втянули на борт. Все нарушение приличий заняло меньше секунды, так что никто не успел смутиться.

Палуба была плоская и длинная; суденышко больше напоминало спасательный плот. На носу помещался пульт управления, на корме – современный, а следовательно, миниатюрный двигатель. Как только глаза привыкли к рассеянному в тумане тусклому свету, Хакворт различил у борта с десяток других пассажиров: все они сидели, чтобы не упасть, когда палубу качнет на волне от проходящих судов. Рассудив, что это умно, он повел Фиону на последние оставшиеся места: между тремя молодыми японцами, усиленно совавшими друг другу каждый свои сигареты, и европейского вида парой, одетой дорого, хоть и с претензией на артистическую небрежность. Эти пили светлое пиво из банок и переговаривались с канадским акцентом.

Матрос на пирсе отцепил причальный конец и запрыгнул на борт. Другой встал к пульту управления, плавно врубил ход и развернул корабль по течению. Как только вошли в фарватер и набрали скорость, сделалось холодно. Среди пассажиров побежал говорок: все приказывали термоодежде усилить подогрев. Афрокарибец прошел с ящиком, предлагая светлое пиво в банках и мерзавчики пино-нуар. На несколько минут разговоры улеглись. Пассажиры, повинуясь общему первичному зову, подставили лица холодному ветру и отдались мерным ударам бьющих о корпус волн.

Постепенно разговор возобновился. Пассажиры по-прежнему держались своих компаний, к соседям обращались редко. Так прошло около часа. По едва уловимым признакам Хакворт заметил, что один из японцев пьян, хоть и старается не показать виду, – похоже, несколько часов до посадки он просидел в пивной. Он брал пиво всякий раз, как проходили с ящиком, а еще через полчаса нетвердо встал и, пошатываясь, двинулся к поручню. Его стошнило за борт. Джон состроил гримасу и обернулся к дочери. Судно сильно качнуло на волне. Хакворт одной рукой вцепился в поручень, другой крепко схватил Фиону за локоть.