Алмазы для ракетчика

— Лучше бы шнапсу или вашей водки, крепости никакой. Кстати, Аксель, дружище, откровенность за откровенность. Почему ты не вернулся в Россию? С твоей информацией ты бы был там далеко не последним человеком. Идеологией не увлекаешься, на идею пангерманизма чихать хотел, после революции твоей семье терять было, в общем-то, нечего. Почему ты здесь? А?

Инженер и сам давно пытался найти ответ на этот вопрос. И не находил. Вообще-то решение принял отец, а они с матерью лишь пошли за ним. После революции все изменилось, уже не было страны, где начиналось детство. Что можно запомнить в пятилетнем возрасте? Толпы с флагами на улицах днем, треск винтовочных выстрелов ночью. Потом отец рассказывал, что исчез вековой уклад. Все стали жить одним днем. Закон и порядок заменили лозунги, сегодня один, завтра другой. Что нельзя было вчера, то поощряют сегодня. Но нет гарантий, что и это не будет отринуто завтра. «Наверх» пробилась толпа дилетантов, стремящихся изменить и переустроить мир по своему разумению. Отец внутренне не мог принять власть, которая призывала все разрушить. Он не желал мириться с эпохой, приведшей к господству жестоких самовлюбленных людей, уничтожавших все, к чему прикасались. Мир перевернулся, рассыпался, словно картинка в калейдоскопе. Поэтому отец вывез семью в безопасную Европу. Впоследствии они оказались в Германии — там прекрасно развита геология. Правда, все считали их чужаками. Но в воспоминаниях о детстве есть и счастливые моменты. Отец получил место на кафедре, читал лекции. После школы сын пошел по его стопам, влюбился в геологию, и она затмила в жизни все остальное. Отучившись и набравшись опыта, он стал помогать отцу; дела шли совсем неплохо — с приходом фашистов к власти промышленности рейха потребовалось сырье, а значит, и грамотные, опытные изыскатели. Но главное дело отца осталось в далекой России. Повинуясь желанию старика, инженер при первой возможности стал участвовать в его исследованиях.

Теперь мир перевернулся снова. В калейдоскопе сложился новый рисунок. Почему все получилось именно так? Он не знал. Так вышло…

— Они украли мою страну, детство, юность, все…

Роттерн неопределенно хмыкнул. Странные люди эти русские…

ГЛАВА 9. 20 ЧАСОВ 15 МИНУТ. 8 АПРЕЛЯ 1988 ГОДА. КЕСТЕНЬГА.

Кабинет комбата при необходимости мог вместить всех командиров подразделений и начальников служб безопасности батальона. Стены были отделаны с местным шиком — деревом. Когда под боком деревообрабатывающее предприятие, раздобыть несколько десятков квадратных метров полировки — не проблема. Вопрос решался элементарно: дерево за дизельное топливо. В свою очередь, экономия дизтоплива достигалась путем переговоров с железной дорогой, за обеспечение электричеством часть расплачивалась с путейцами бензином. Ну а экономией бензина тыловики заведовали лично.

На тумбочке у стены красовался кусок лазурита — предмет особой комбатовской гордости, подарок шефов с горнодобывающего комбината. В остальном обстановка была аскетичной. В углу — сейф; длинный, через весь кабинет, стол. За столом сидело несколько человек, курящим было разрешено дымить. Обычно все совещания у Деда проходили по одному сценарию: «разбор полетов», обсуждение планов на следующий день, раздача указаний и взысканий. В зависимости от ранга «виновника торжества» «разбор полетов» мог быть длинным — около часа, или коротким — минут десять. За годы командования батальоном у Деда в отношениях с офицерами и прапорщиками сложилась четкая иерархия, в которой каждому отводилось определенное место. Как шестеренке или винтику в часах. Дед подгонял людей к этой системе, не особенно церемонясь в выборе способов и средств. Если человек годился для должности, он со временем становился уважаемым специалистом, если нет — уходил из части в другую, распространяя очередную порцию слухов и баек о Деде. Статус уважаемого специалиста зависел не от выслуги лет, а от того, как скоро офицер начинал исполнять обязанности в объеме, который Дед считал необходимым для этой должности. В такой системе Деда приживались только те, кто работал с полной отдачей. Времени на акклиматизацию не предусматривалось. Правда, с точки зрения Деда настоящий работяга имел право на ошибки, но лишь на те, которые мог исправить своими силами. Никчемным, опять-таки с каймановской точки зрения, людям служба в батальоне не казалась медом.