– Просыпайтесь, док, – попросил Абберлин. – И объясните мне, зачем вы это делали?
Холодный металл, острая кромка. Волнительная близость к смерти.
– В чем именно ты меня обвиняешь?
А если мне вскроют горло? Возможно. Не страшно.
– В убийствах.
– Печально. Но не ошибаешься ли ты, друг мой?
Молчание. Почему он медлит? Ждет раскаяния? Но я не ощущал потребности каяться.
– Ты обвиняешь меня. Но несколькими днями ранее ты был уверен в виновности другого человека. А может быть, все дело в тебе? – Мне удавалось сохранять спокойствие безо всяких усилий. – Подумай здраво. Кто умеет оставаться в тени, будучи на виду? Тот, кого все знают настолько хорошо, чтобы доверять. Инспектор. Свой человек.
– Замолчите.
– Достаточно свой, чтобы не отказать ему в мелкой услуге.
– Док, вы…
Я коснулся лезвия. Из моих инструментов.
– Достаточно ли оно остро, чтобы я не испытал боли? К другим жертвам ты был милосерден, Абберлин. За что ты убил первую? Связана ли эта смерть с твоими кошмарами? Странными представлениями о смерти? Кем ты себя возомнил? Избранным? Языческим жрецом?
Меня разрывали противоречивые чувства: жалость к Абберлину и голод.
– Или ты убил ее, чтобы спрятать тайну? Какую, Абберлин? Чего тебя лишили в Лакхнау? Тела? Разума? Души?
Он ударил, к счастью, не ножом. Но и кулаки у инспектора оказались железными. Я упал на колени и сжался, не столько боясь, что избиение продолжится, сколько желая представиться испуганным.
– Тяжело слушать правду? Ты изрезал девушке лицо. Все думают, что погибла девица Келли, но… ты знаешь правду. Да, Абберлин?
– Вставайте.
Поднимался я медленно, стараясь не делать резких движений и вообще двигаться так, будто бы испытываю страшную боль.
– Вы не умеете притворяться, док. Я не настолько сильно вас ударил.
– Растягиваешь удовольствие?
– Док, вы что, и вправду думаете, будто я поверю? Я точно знаю, что я делал. И чего не делал. Я не убивал ни Энни Чэпмен, ни остальных. И уж точно не трогал Келли. Ее вовсе не должно было быть там. Я дал ей достаточно, чтобы найти ночлег. Она пожадничала. Жадность наказуема, но это не моя вина.
Ах, до чего же трогательна эта сцена. И жаль, что не будет свидетелей нашему разговору.
– Значит, Кэтти жива? Это хорошо. Ты не представляешь, как я рад…
– Док, я же вас убью.
Он верит в то, что говорит. А я так нет. Абберлин слишком медлит, и промедление не на пользу инспектору.