Алмазы Цирцеи

Нечто подобное ей уже случилось пережить – семь лет назад, когда она вернулась из заграничной командировки. Тогда Александра была еще новичком на европейских аукционах, но упорно осваивала новую профессию, осознав, что ее собственные занятия живописью не способны прокормить даже котенка, обитавшего в мастерской. Поглощенная делами, она несколько дней не звонила мужу в Москву, рассудив, что, если ему вздумается снова напиться, никакие увещевания, тем более по телефону, не помогут. Он в последнее время вовсе перестал к ней прислушиваться. Иногда Александре казалось, что Иван смотрит на нее, а видит кого-то другого – такой у него был странный, не узнающий взгляд. Тогда женщина умолкала, забывая все аргументы. Ей хотелось бежать из мастерской, и она бежала – или к подруге, или в командировку, берясь за самые мелкие, невыгодные и рискованные поручения, только бы не видеть мужа, не ночевать с ним под одной крышей и не ловить на себе этот взгляд…

Тогда, приехав из аэропорта, она тоже напрасно звонила в дверь. Иван не отпер, хотя в такой ранний час обычно спал. Он выходил из дома ближе к вечеру, основательно выпив, и в основном отправлялся в магазин за новой порцией спиртного. Без водки он давно уже не мог ни встать, ни сесть, ни рисовать. «Напился мертвецки, звонка не слышит!» – поняла Александра, доставая ключ. Отперев дверь, она сердито окликнула Ивана. В ответ – тишина. На дощатом, затоптанном, ни разу не мытом полу дрожали врывающиеся в окна мансарды лучи весеннего солнца. И они были так ярки, молоды и радостны, так бриллиантово сверкала в них мелкая, взвешенная в воздухе пыль, что у Александры вдруг сжалось сердце. Она давно перестала замечать весну, это время ничего больше ей не говорило, а тут вдруг вспомнилась юность, такое же светлое майское утро и надежды, волновавшие ее тогда… Ах, сколько было надежд! Не на что-то конкретное, не на славу, деньги, успех, а просто надежд, смутных, безымянных и оттого еще сильнее волнующих кровь. Она замерла, стоя посреди мастерской, обводя ее новым, изумленным взглядом, словно видя впервые. Как тут грязно, сколько хлама накопилось, как все это не идет к чудесному яркому дню, расцветающему над весенней Москвой! Смести бы все и выбросить, вымыть полы, открыть окна, впуская солнце и ветер…

И тут она увидела Ивана. Он лежал в самом углу, полускрытый кучей сломанных подрамников, и потому женщина не сразу его заметила. Она сделала шаг, другой, позвала его низким, изменившимся голосом. И еще прежде чем Александра встала на колени и коснулась кончиками пальцев его щеки, казавшейся грязной от проступившей седой щетины, она поняла, что муж мертв.

Здесь, в квартире подруги, тоже было оглушительно тихо, и такое же яркое майское солнце било в высоко прорезанные мансардные окна, освещающие сверху просторный холл. Правда, здесь царила идеальная чистота. Сама Катя едва ли была лучшей хозяйкой, чем ее закадычная подруга, но у нее имелась приходящая домработница, которая два раза в неделю появлялась и наводила порядок.

– Катя? – Александра удивилась тому, как подавленно, негромко прозвучал ее голос.

Консьержка, неожиданно набравшись смелости, прошла вперед, заглянула во все двери, выходящие в холл, и радостно сообщила:

– Никого нет! Тьфу, а мы-то панику подняли.

– Никого?

Стряхнув с себя оцепенение, Александра последовала ее примеру и бегло осмотрела все комнаты. Ящика с панно нигде не было, спрятать его, учитывая внушительные габариты, не представлялось возможным. «Значит, правда. Константин отправил его по другому адресу».

Эта мысль мгновенно обессилила ее. Теперь женщина поражалась тому, как еще держится на ногах после двух бессонных суток. Непрерывное нервное напряжение, в котором она пребывала не первую неделю, вымотало ее окончательно. Александра уже не верила, что сможет когда-нибудь лечь в постель, закрыть глаза и спокойно уснуть, не терзаясь сомнениями, страхами и вопросами. «Я превращаюсь в психопатку. Так ведь и с ума сойти недолго. Катя уехала в Италию с молодым любовником, и что тут такого? Порадоваться надо за подругу, наконец бросила своего зануду. Они за десять лет надоели друг другу хуже горькой редьки, как самые настоящие законные супруги. Он ее не бросает по тем же причинам, что и жену, – боится скандала, дрожит за свой покой, за нормальное пищеварение после семейного ужина. А она? Ну, тут все еще проще…»