Меркурий обнаруживается в большом зале. Истерично хохоча и выкрикивая куплеты непристойной песенки, пухлый коротышка кружится в боевом танце как сумасшедший, размахивая полами спального халата и отбиваясь разом от полудюжины моих волков, бестолково тычущих мечами. Такой отточенности движений я нигде, кроме как в шахтах, не наблюдал. Маленький куратор дерется так же ловко, как я орудовал щупальцами проходческого агрегата. Воинственная ярость и точный расчет дополняют и поддерживают друг друга. Кулак, нога, локоть — в лицо, в колено, в пах. Нападающие валятся один за другим под градом стремительных ударов. Пируэт, обманный финт, перескок через голову — и еще одна из мертвяков Тактуса сползает по стене, точно тряпичная кукла. Другой получает коленом в лицо, а последняя лишается большого пальца на руке и роняет меч. Извернувшись в новом пируэте, ловкач пытается достать и меня возвратным ходом хлыста, но я быстрее, несмотря на его филигранное владение бритвой. Уклоняюсь в сторону, и мой кулак с хрустом вминается в его предплечье, ломая кость. Меркурий с воплем отскакивает, но я успеваю ухватить и вывернуть ему руку, довершая начатое.
Шипя от боли, он разрывает дистанцию, изготовив лезвие-хлыст для новой атаки. Мы стоим посреди зала, вокруг валяются без чувств мои люди. Кричу остальным не подходить и выхватываю из ножен на спине свой тесак. Пухлые младенческие щеки куратора раскраснелись, он изрядно пьян. Золотые кудри, промокшие от пота, свисают на глаза, и он отбрасывает их назад движением головы. Левая рука бессильно обвисла, но правой он вычерчивает в воздухе узоры концом хлыста, словно поэт гусиным пером.
— Ты совсем одичал, малыш, — кривится Меркурий в усмешке.
— Что же ты не выбрал меня в свое братство, — парирую я. — Вот и воспитывал бы.
— Я просил их не дожимать тебя, да разве тут кто-нибудь меня слушает? Каждый считает себя умнее других. Этот идиот Аполлон… Правду говорят — гордость ослепляет.
— Не только гордость, — хмыкаю я.
Куратор вглядывается в мою броню:
— Значит, в глаз? Насмерть? — Он хмурится, озираясь по сторонам. Бойцы, обступившие нас, подбадривают меня. — Похоже, они жаждут крови. Поединок? Это было бы забавно.
Я отвешиваю церемонный поклон.
Меркурий отвечает шутливым реверансом.
Коротышка мне симпатичен еще с времен отбора в братства, но умирать под его бритвой совсем не хочется.
Вздохнув, возвращаю тесак в ножны и оглушаю куратора силовой перчаткой. Бойцы едва успевают связать его, как из дверей в конце зала появляется Юпитер — мужчина гигантского роста в сияющей броне. Потрясая искрящим импульсным копьем и бритвой, он бросается вперед, за ним следует Минерва, тоже в полном вооружении. Мы поспешно отступаем, неся тяжелые потери. Неуязвимая парочка подминает и расшвыривает в стороны моих бойцов, словно валуны, катящиеся сквозь луговую траву. Уцелевшие и раненые удирают на верхние этажи, в панике толпясь на лестницах, поскальзываясь на мраморных полах огромных залов и сталкиваясь с подкреплениями, спешащими на помощь. Юпитер громогласно хохочет над жалкими мечами и копьями, не способными даже поцарапать его броню.
Угрозу может представлять только мое оружие, но лишь в умелых руках. Конец его хлыста проникает сквозь защитное поле и броню, задевая мое бедро. Вскрикнув от боли, я отмахиваюсь кулаком в импульсной перчатке, но мощный щит гиганта, хоть и с трудом, способен отразить и такой удар. Снова свист хлыста, и я едва не лишаюсь глаза. Испуская яростный рев, я с залитым кровью лицом кидаюсь на противника и, чудом увернувшись от удара Минервы, бью изо всех сил в челюсть, разбивая и свой кулак, и драгоценный излучатель. Однако и золотой шлем Юпитера получает хорошую вмятину, а его хозяин опрокидывается навзничь. Не давая ему опомниться, я выхватываю тесак и с диким воем танцую вокруг, рубя наотмашь и размахивая хлыстом. Задеть удается лишь раз, по колену, зато его бритва вновь рассекает мне бедро. Спасает только броня, которая автоматически зажимает рану и впрыскивает обезболивающее.
Уже на самом верху винтовой лестницы хлыст Юпитера обвивается вокруг моей ноги. Еще миг, и он отвердеет, превратившись в молекулярную бритву, и, чтобы не остаться без ноги, я прыгаю навстречу, не давая затянуть петлю. Катимся кубарем вниз по ступенькам, он вскакивает первый, но я снова и снова кидаюсь вперед.
Импульсные щиты искрят, сталкиваясь, мы вваливаемся в покинутый видеозал, а оттуда через разбитое окно — наружу и падаем, кувыркаясь в воздухе, с тридцатиметровой высоты башни в сугробы на склоне Олимпа. Мой противник, как и я, без гравиботов. Скатившись по склону и едва сумев остановиться на самом краю двухкилометровой пропасти, я поднимаюсь на ноги и озираюсь, но ничего не вижу — на гору, парящую в воздухе, наползает слой облаков. Сквозь туман доносится бас Юпитера, приседаю и вслушиваюсь, насколько позволяют мои исстрадавшиеся барабанные перепонки.