Алоха из ада (ЛП)

Удовлетворённые тем, что маленькие стеклянные флакончики Видока не разбились и не протекают сотней заклинаний ему в трусы, мы направляемся к машине. Старик хромает, но когда я кладу руку ему на плечо, чтобы помочь, он сбрасывает её. Ещё один благодарный клиент. У меня дар выводить людей из себя, особенно своих друзей.

Он всё ещё не разговаривает со мной, но хотя бы, когда мы добираемся до «Лексуса», позволяет мне помочь ему забраться в машину. Я начинаю закрывать дверь, но он блокирует её рукой.

— Кто это? — спрашивает он.

Я оборачиваюсь и вижу в нескольких метрах от себя человека. Он стоит в тени большого раскидистого дерева на чьей-то лужайке. Он не двигается, когда я смотрю на него. Я тянусь рукой за спину и достаю Смит и Вессон.460 так, чтобы он его видел. Он даже глазом не ведёт. Я снова прячу пистолет и направляюсь к нему. Теперь он двигается. Он идёт прямо на меня.

— Это что, Диснейленд? — говорю я. — Ты Микки Маус? Всегда хотел пожать руки гигантскому вредителю.

Ни писка. Может, он фанат Даффи Дака. С его лицом что-то не так. Я не могу различить никаких ушей, а на том месте, где должен быть нос, глубокая щель, словно он восстановился после ожогов третьей степени. Должно быть, крепкий ублюдок: пройти через такое и быть в состоянии ходить.

Мы оба останавливаемся примерно в паре метров, буравя друг друга взглядом в стиле Серджио Леоне[10].

— Не знаю, чего ты хочешь, спросить дорогу или назначить свидание, но мы только что исчерпали лимит и на то, и на другое. Прогуляйся и поглазей на кого-нибудь другого.

Он быстр для парня, который выглядит так, будто только что сбежал из фритюрницы. Неожиданно он бросается и хватает меня за бицепсы на руках. Он силён для калеки, но ничего такого, с чем бы я не справился.

Затем у меня начинают гореть руки. Буквально. Рукава моего пальто дымятся и вспыхивают там, где он меня держит. У меня в рукавах тяжёлые кевларовые вставки, но всего за пару секунд жар практически прожигает их до кожи.

Я отступаю на шаг назад, делаю предплечьями мах вверх-наружу и сильно бью его по рукам. Стандартный приём самообороны, знакомый каждому школьнику. Он не срабатывает. Это всё равно, что ударить желе. А теперь горят и мои предплечья. Бороться с этим парнем — всё равно, что вальсировать с лавой. Я пытаюсь создать в голове какое-нибудь худу, чтобы пнуть этого Мудака Смоки[11] на другую сторону улицы или хотя бы заставить его отпустить меня, но боль мешает мыслить ясно.

Я рявкаю несколько слов на адском, которые выучил, когда сражался на арене. Если выполнить это колдовство правильно, то оно сродни удару мусорным ведром под дых, сопровождающемуся вспышкой фиолетового света и, подобно буровой установке, просверливающему насквозь кого угодно и что угодно. Я делаю всё правильно. Фиолетовый взрыв, вихрь мощи. Живот Смоки схлопывается. Проходит насквозь и выходит через спину, волоча за собой длинную полоску лавовой плоти, словно пылающую ириску. Не похоже, чтобы этот хер даже обратил внимание.

Этот парень не жертва пожара. Пока мы боремся, его лицо колышется, словно густая жидкость. Тупица. Я должен был догадаться, что этот засранец — не человек.

Жар доходит до моей кожи, поджаривая руки. То, что тебя трудно убить, означает довольно многое. У меня высокий болевой порог, но не бесконечный. Не тогда, когда какое-то вулканическое дерьмо пытается сделать тебе «крапивку»[12]. Ещё: то, что тебя трудно убить, означает, что ты не загибаешься довольно долго, так что, когда тебя пытаются зарезать, застрелить или сжечь заживо, тебе приходится это терпеть в течение довольно долгого времени.

То, что тебя трудно убить — это не самое не худшее, что может с тобой случиться, но уж точно, и не самое лучшее, а прямо сейчас — это даже не забавно.

Что-то твёрдое и прозрачное пролетает рядом с моим плечом и ударяется в лицо Смоки. Он резко отдёргивает голову, словно у меня неприятный запах изо рта. Но не отпускает. Ещё один флакон пролетает мимо. И ещё один. На этот раз Смоки отпускает меня. Видок ковыляет позади меня и швыряет зелья, как машинка для подачи мячей.

Смоки пятится, прижимая руки к телу. Что-то его ранило. Хорошо. Он начинает трястись, будто кто-то сунул вибратор в миску с вишнёвым желе. Я отступаю назад и выхватываю пистолет, но прежде, чем успеваю им воспользоваться, Смоки тает, словно Злая Ведьма Запада[13], оставляя на зелёной лужайке круг чёрной выжженной земли.

Видок хватает меня за плечи и тянет обратно к машине. Он запрыгивает как зайка на здоровой ноге на пассажирское сиденье, а я проскальзываю на водительское, сую чёрный клинок, который прихватил из ада, в замок зажигания, и мы линяем.

— Что это была за чёртова охранная сигнализация? Почему богачи не могут завести ротвейлеров, как все остальные?

— Не думаю, что это была сигнализация. Это был демон.

Я смотрю на него. Теперь мои руки пульсируют, и между каждой пульсацией по-прежнему такое ощущение, что они горят. Я чую какой-то запах, но не знаю, это пальто или я.

— Никогда прежде не встречал подобного демона.