Алоха из ада (ЛП)

— Ты действительно собираешься пожертвовать собой, чтобы спасти своего главного предателя? — спрашивает она.

— Что за хуйню ты несёшь?

— Вы с Элис не случайно нашли друг друга. Мы подослали её к тебе.

Она даёт минуту переварить эту информацию. Не помогает. Новость просто сидит и пялится на меня, отвратительная и холодная.

— Ты полагаешь, что Саб Роза настолько слепы, что не заметили бы столь могущественного ребёнка, воспитываемого обычными родителями? Ты был опасен, будучи ребёнком, и стал ещё более опасен, когда вырос. Затем ты решил дистанцироваться от Саб Роза, её кодексов и устава.

— Кодексов и устава? Кто вы такие? Клуб «Ротари»[156]? Иди на хуй.

Медея наклоняется ближе. На её губах играет слабая улыбка, пока те превращаются из полных губ молодой женщины в губы старой карги, сухие и потрескавшиеся, как пустынная равнина.

— Когда ты покинул нас, нам требовалось знать, что у тебя на уме. Простое заклинание не годилось. Ты бы разрушил его. Поэтому мы послали то, что ты принял бы всем сердцем. Девушку.

— Элис не была Саб Роза. Она не обладала никакой магией. Я бы знал.

— Ты прав. Бедняжка Элис была инвалидом. Но у её родителей был дар. Они Саб Роза, что делает и её тоже Саб Роза. Неполноценность Элис делала её идеальным оперативником. Без её собственной магии ты бы никогда её не заподозрил. И присматривать за тобой было для неё единственным способом способствовать благополучию своего народа.

В моей памяти мелькают воспоминания об Элис. Тысячи снимков её лица. Её рук. Её тела. Нет ничего, что могло быть истолковано как магия или ложь.

— Я тебе не верю.

— Истина не требует, чтобы ты верил. Элис никогда не была твоей. Она принадлежала нам.

— Тебя Мейсон надоумил? Аэлита? Может, они оба. Баба Яга, что они тебе пообещали? Свой собственный дом на жареных-курьих-ножках-по-кентуккийски?

Медея смеётся. В квартале отсюда студенты вытаскивают осколки стекла из лиц друг друга. Один сидит на бордюре, уставившись в телефон в руке. Он никак не может придумать, кому позвонить.

— Я Инквизиция, а Инквизиция вне пределов желаний, делающих возможным подкуп.

Она достаёт что-то из внутреннего кармана пальто и швыряет мне в машину. Волчьи зубы и вороньи перья, связанные льняной нитью с конским волосом. Смертельная метка Инквизиции. Она даже не поленилась накапать сверху кровавый крестик.

— Ты использовал свои девять жизней. Возвращайся в свой номер и продолжай развлекаться с тем животным. Будь счастлив и тихо уничтожай себя, как тебе следовало поступить много лет назад. Однако, если продолжишь следовать намеченному тобой курсу, Инквизиция разберётся с тобой раз и навсегда. Это твой последний шанс на искупление.

Я швыряю смертельную метку через плечо и затягиваюсь «Проклятием».

— Искупление? Я жажду искупления примерно так же сильно, как хочу быть одним из властелинов вселенной голубых кровей с Ярмарки Ренессанса[157], которым вы подчиняетесь. Люцифер выбрал меня разобраться с этим. Не Саб Роза, не тебя, не Золотую Стражу, не Микки Мауса. Меня. Я единственный, кто может остановить Мейсона. Ты встанешь у меня на пути, и он победит. Это станет концом всего, и это будет твоя вина. Так что, ведьма, почему бы тебе не вернуться в свой сделанный из сладостей дом в лесу, и не съесть несколько заблудившихся детей?

Медея отходит к обочине и делает приглашающий знак рукой, словно метрдотель.

— Я не буду тебя останавливать, но запомни вот что. Когда будет вынесен твой окончательный приговор, я не приду за тобой. Это ты придёшь ко мне, и по своей доброй воле.

— Значит, никаких объятий на прощание?

Я захлопываю дверцу и включаю зажигание. «Гео» несколько раз кашляет, но двигатель наконец заводится. Медея стучит в пассажирское стекло, и я нажимаю кнопку, чтобы опустить его.

— Мы увидимся гораздо раньше, чем ты полагаешь.

— Супер. Приноси шарики в виде зверей, а я найму клоунов. Устроим вечеринку.

Я объезжаю на «Гео» разбитый фургон. Студент на бордюре наконец сообразил, кому позвонить. У него по лбу стекает кровь и капает на телефон, но на лице читается облегчение. Вдали слышится сирена.

На углу я поворачиваю направо и выруливаю «Гео» на шоссе.

Мысли о смерти делают поездку быстрой. Мысли о собственной смерти — пусть даже предположительно временной — заставляют её пролетать, словно гепард с реактивным ранцем.

Вы могли бы подумать, что при всех моих связях с небесными сферами, я должен хорошо разбираться в смерти. Но я ничего не знаю. Я не умер в аду, и с тех пор пережил все мыслимые виды нападений, жестокого обращения и унижений от адовцев, людей и адских зверей. После того, как в тебя стреляли, тебя закалывали, резали, сжигали, едва не обращали в зомби, и ты всё это пережил, смерть становится чем-то абстрактным. Это как валентинки и дипломы. То, с чем приходится иметь дело другим людям. Но теперь мой черёд оседлать бледного коня, и у меня есть серьёзные сомнения по этому поводу.