Алпамыш

И тебе письмо сестрицы принесла.

Нет от калмык

о

в покоя Барчин-ай!

Слов моих в обиду, брат, не принимай,

Все, что должен знать об этом деле, — знай.

На запрет отца ссылаясь, не виляй,

Евнухом себя считать не заставляй:

Ехать иль не ехать — ты не размышляй, —

Собирайся в путь в калмыцкий дальний край, —

Суженой своей навек не потеряй!

Если не поедешь — на тебе вина:

Что она, бедняжка, сделает одна?

Стать у калмык

о

в наложницей должна!

Девяти десяткам общая жена!

Ведь не зря она прислала байбачей,

Не письмо писала — слез лила ручей.

Ты ее надежда, свет ее очей, —

Поезжай, да будет к счастью твой отъезд!

Посрамишь в бою калмыцких силачей.

Храбрые джигиты так берут невест!..

Услышав такое слово, обиделся Хакимбек за кличку «евнух» — и, к девушкам обращаясь, так говорит:

— Всех шипов страданий в сердце не сочтешь, Истерзал мне грудь разлуки острый нож.

Эту кличку «евнух» объяснить прошу.

Шахский сын, чалму из шелка я ношу!

Тайну сна ночного днем я разрешу.

Но огня тоски в душе не погашу, —

Эту кличку «евнух» объяснить прошу.

Девушки, с моей пришедшие сестрой,

Весело жужжа, как пчел весенний рой,

Вы меня задели кличкою такой.

Стыдной клички «евнух» тайну мне открой.

Милая моя сестрица Калдыргач!

Грудь мою обиды разрывает плач,

Стыд мой перед вами, девушки, горяч.

Очень я обижен, хоть и не пойму,

Евнухом я вами назван почему.

На эти слова Калдыргач-аим так брату своему ответила:

— Бека иль тюрю такого где найдешь?

То ль мужчина он, то ль баба, — не поймешь.

Евнух — это тот, кто на тебя похож!..

Схватки никогда с врагом не знавший — кто?

В табуне коня не отобравший — кто?

Сбрую скакуну не пригонявший — кто?

Скакуна в походы не седлавший — кто?

На кушак булат не нацеплявший — кто?

И чужой дороги не топтавший — кто?

И своей страны не повидавший — кто?

На одном всегда сидящий месте — кто?

Не скакавший в час беды к невесте — кто?

Равнодушный к жениховской чести — кто?

Это — евнух есть, и хуже есть ли кто?!.

Ты не обижайся, — я тебе сестра

И тебе желаю счастья и добра.

Срок уж на исходе, поспешить пора!

Не спася Барчин, как сможешь сам ты жить?

Дважды не умрешь, а Барчин-ай в беде, —

Руки на себя ведь может наложить!

Иль у кальмык

о

в наложницею стать?

Поезжай не медля, чтоб не опоздать,

Чтобы за насилье калмык

а

м воздать!..

Было тяжко мне письмо Барчин читать.

Может ли она беде противостать?

Пишет: каждый день повадясь гнать коней,

Из пещер своих поганых ездят к ней,

Волчьей жадной своры злей и голодней,

Сто без десяти влюбленных калмык

о

в,

Сто без десяти незваных женихов,

Силою грозя в пещеры увезти.

Бедненькая, просит выручить, спасти, —

Ведь она — одна, их — сто без десяти!

Станешь ли, боясь далекого пути,

Размышлять, мой брат, — итти иль не итти?

Горьких слов моих обидой не сочти,—

Родичей несчастных наших навести,

Выручи Барчин, а калмык

а

м отмсти.

Надо ехать, значит — собирайся в путь, —

Жалким евнухом, Хаким-ака, не будь!

Услышав эти слова, говорит Алпамыш сестре:

— Пешком, что ли, итти в эту страну?

Отвечает ему Калдыргач-аим:

— На девяноста пастбищах кони наши пасутся, — неужели же ни одного такого, чтоб оседлать можно было, не найдешь среди них? Если возьмешь седло и сбрую для коня и к Култаю в табуны отправишься, ты сможешь в путь поехать, оседлав любого понравившегося коня.

— Ну, хорошо! — сказал ей Алпамыш. Собрала Калдыргач-аим седло, сбрую, шлем, щит, оружие и прочие доспехи, связала все вместе, нагрузила на Хакима — послала его к Кул-таю. Встречает он по дороге отца, с охоты ехавшего. Посмотрел Байбури на сына с подозрением и говорит ему:

— Да не сякнет ключ твоих речей, сынок!

Порази всех вражьих силачей, сынок!

Добрый путь тебе, куда бы ты ни шел,

Радость сердца, свет моих очей, сынок!

Взяв припасы, взяв оружье, — без коня,

Сбруей да седлом себя обременя,

Ты куда идешь, скажи — утешь меня!

Иль узнал худое от кого-нибудь?

Или на охоту едешь ты, Хаким?

Иль, ягненок мой, собрался в дальний путь?

Ты куда идешь, скажи — утешь меня!

Стан твой кушаком украшен золотым.

Шалости прощают людям молодым,

Но убьешь меня отъездом ты своим, —

Да развеется отцовский страх, как дым!

Путь куда ты держишь? Успокой меня!

Э, сынок, не будь к словам отца глухим:

Ты себя поступком не губи таким, —

Одарю тебя конем я выездным!

Ты скажи, в какой собрался край, сынок?

Знаю, что вернешься, глаз моих зрачок,

Но боюсь, в дороге б ты не изнемог:

Тяжело в пустыне. Если путь далек,

Как ты в путь такой поедешь, одинок?

Ты куда идешь, очей моих зрачок?

Услыхав такие слова отца своего, говорит Хаким:

— Э, умереть бы вам раньше, чем налог с брата вашего требовать!.. — Так сказав, отправился он своим путем.

Посмотрел ему вслед Байбури, подумал: «Умереть бы ему в младенчестве, — кто-то уже сказал ему!»

Поспешил Байбури домой. Приехал — смотрит, — ларец отперт, — письма того нет в ларце.

Снова сел он на коня и, по низинам скрываясь, поехал к пастуху Култаю, — Алпамыша опередил. Догадался Байбури, что Алпамыш тоже сюда направляется, — кто-то, наверно, из той чужой страны прибывший, весть ему сообщил.