Алракцитовое сердце. Том I

— Упрямым ослом с головой барана! Нет, — буркнул Деян, с трудом подавив раздражение. — Сам себе удивляюсь, но с некоторых пор не кажешься. Однако я не вижу ни одной причины, по которой мне стоило бы хотеть стать на тебя похожим. Разве твоя сила сделала тебя счастливым? Нет… Я лучше вернусь домой. Я должен вернуться, вернуться тем же человеком, что ушел, — или это будет уже не мой дом… Я не найду там себе места, и останется мне одна дорога — в какой-нибудь ваш чародейский, уж прости, гадюшник. Интриги плести и перевороты делать…Нет уж. Обойдусь без колдовской премудрости. Верю тебе — ты хочешь сделать как лучше. Но не нужно. И довольно об этом, Рибен.

— Какие-то дурацкие суеверия. — Голем раздраженно нахмурился. — Но ладно, будь пока по-твоему, — вздохнул он. — Когда ты ушел в лес перед тем, как напала повертуха, — я думал, все. Конец истории. Последний раз такой ужас охватывал меня в детстве, в казематах, когда отец однажды отсутствовал почти полдюжины дней… Эта хижина похожа на мою первую камеру: такая же теснота, такой же низкий потолок. Худо-бедно я заставил ноги слушаться и пошел за тобой. По счастью, Джеб понял, что пора перестать притворяться, и мы нашли тебя прежде, чем случилось непоправимое… Я был готов умереть, но ты снова спас меня и оттащил назад, едва не расставшись при этом с жизнью: Джеб сказал, что когда он пришел в себя и вернулся в хижину, дверь была открыта; еще немного — и мы оба замерзли бы… Вновь мне повезло.

— А мне, что ли, не повезло, что ты бросился ко мне на выручку? — раздраженно спросил Деян; благодарность чародея начинала надоедать.

— А это, между прочим, мой долг. Я вообще-то твой князь, если ты не забыл. — Голем криво улыбнулся. — Признают меня подданные или нет — мой долг защищать их от всякой угрозы. Так что я никак не мог позволить этой твари тебя сожрать.

— Правда? — Деян удивленно взглянул на Голема: такое объяснение чародейской самоотверженности не приходило ему в голову. Стало даже чуть обидно.

— Нет, не правда. То есть — правда, конечно, но дело не в этом… — Голем помолчал. — Было бы несправедливо, если бы тебе пришлось умереть из-за того, что ты пытался помочь мне. Ты — не то, что я: у тебя есть дом, куда ты хочешь вернуться, есть люди, которые любят тебя и ждут. И я понимаю их; происходи дело в мое время — непременно постарался бы заполучить тебя на службу, хоть бы даже ты и не стал бы учиться чародейству. Но нынче я самому себе — и то не нужен: какая уж тут служба… — Голем вздохнул. — Через пару часов после стычки с повертухой я очнулся. Честно признаться, следующие два дня были не лучшими в моей жизни. Джеб натаскал дров и принес птицу — и, поскольку нуждался в отдыхе, погрузился в сон. Это было то, чего я боялся больше всего на свете; хуже, чем еще раз оказаться в царстве несбыточного: я остался один, совершенно бессильный… Я не был уверен, что тебе не нужна помощь, но в моем состоянии помочь мог разве что глотком воды — и то расплескав половину. В эти два дня у меня было вдосталь времени еще раз подумать о том, как дошло до такого. О себе, о Миле, о Джебе и Венжаре, о том, что делал после возвращения… Картина, открывшаяся мне, оказалась совсем неприглядна. Как же я был самонадеян и слеп! Надеюсь, мое внезапное исчезновение не имело трагических последствий, но все же я подвел всех — Мирга и Радислава, Марфуса и Венжара, Милу и Нирима… Ты был единственным, кто после моего возвращения проявил ко мне участие, но и тебе от меня вышло больше вреда, чем пользы. Я мог надеяться лишь, что тварь не успела серьезно навредить тебе. Но время шло, а ты все никак не приходил в себя… Хвала Небесам — вчера ты, наконец, очнулся; быть может, тот бог, которому вы поклоняетесь, не так уж плох. — Голем слабо улыбнулся. — Тебе наверняка надоел мой рассказ; прости за это многословие: слишком долго я слушал тишину и не мог говорить ни с кем, кроме самого себя… Но тебе давно уже стоило все это узнать, чтобы не выдумывать для себя нелепиц. Чтобы понимать, что ты сделал, что делаешь… Солдат рубит солдата, видя перед собой только вражеский мундир: в том спасение разума от жестокости войны. Но в другое время лучше человеку знать, какую жизнь он губит, а какую спасает: это избавляет от напрасных подвигов и ненужных смертей. Теперь ты знаешь, кто я и чего стоит моя никчемная больная голова.