Алрой

За воротами Хамадана, неподалеку от города, незаметно расположился островок ухоженной земли, в центре которого возвышалась старинная гробница – захоронение еврейской царицы Эстер и родича и наставника ее Мордехая. Священное для иудеев, уединенное это место служило верным прибежищем Давиду Алрою. Вот и сейчас, перед заходом солнца, спасаясь от насильной радости праздника, юный Предводитель пришел к могилам древних героев, чтобы утешиться и забыть горечь минувшего дня.

Алрой вступил за ограду, запер ворота. Ни звука вокруг. Тишина – лучшее из утешений, ибо не порождает новых слов. Но вот послышался стук лошадиных копыт, раздался крик.

Алрой повернулся на звук голоса и увидал сластолюбца Алчирока, нового правителя города и брата Сельджукского султана. Господина сопровождал любимый слуга, араб, верный пособник хозяина в свершении гнусных его поступков.

“Эй, пес! – возопил негодующий Алчирок, – ты глух, или глуп, или то и другое вместе? Мне дважды повторять? Открывай ворота!”

"Зачем?” – спросил Алрой.

“Зачем? О, великий Пророк! Мне задают вопросы! Открывай ворота, не то заплатишь головой!”

“Кто ты таков? Не слишком ли грозен? Уж не тот ли ты праздный турок, что пьет вино, нарушая установление Пророка? Ступай прочь, или ответишь перед кади, своим судьей мусульманским!” Cказав это, Алрой отвернулся от всадника.

“Клянусь Пророком, этот жалкий пес насмехается над нами! Нам надо спешить, да и конь нетерпелив. Мустафа, поставь на место негодяя, или я зарублю его!”

“Драгоценный иудей, – выступая вперед, заговорил скользкий слуга, – вероятно, тебе не известно, что перед тобой стоит наш градоправитель, достойный Алчирок. Его высочество вынужден пересечь напрямик место погребения любимцев твоего чудесного народа, ибо господин поспешает на встречу со святым Сантоном, живущим на другой стороне холма”.

“Если этот человек – его высочество Алчирок, то ты, без сомнения, его славный слуга Мустафа”.

“Я и впрямь его скромный слуга. И что из этого, любезный сердцу юный иудей?”

“А то, что не далее, как вчера, ты нанес обиду сестре моего домочадца. На языке мед, а в сердце яд. Подлость и лесть – кровные родичи. Не стану марать руки об тебя. Долой с глаз моих!”

“О, мой Пророк! Кто же этот пес?” – воскликнул изумленный градоначальник.

“Это молодой Алрой, – прошептал Мустафа, которой поначалу не узнал юношу, – иудеи назначили его своим Предводителем. Он известен своевольным нравом. Нам бы лучше пройти мимо”.

“Молодой Алрой! Запомню. Им тоже нужен господин. Молодой Алрой! Ты прав Мустафа, уберемся отсюда!” – сказал Алчирок и вдел ногу в стремя. Оставляя последнее слово за собой, устрашающе закричал: “Эй, пес! Помни о дани!”

Алрой в ярости бросился к воротам, но горячий конь Алчирока унес хозяина, не оставив надежду на успех возмездия.

Гневным, горячим взглядом Алрой преследовал исчезающую фигуру врага. Тот пропал из виду, и Давид вернулся к могилам. Встряска рассеяла умиротворение, которого искал, и уж было нашел новый Предводитель. Достичь покоя не легче, чем власти или военных побед. С растревоженным сердцем он добрел до рощи на возвышенной части кладбища.

Молодые сосны окружают мощный кедр. Сверху Алрою хорошо видна зеленая долина. В центре ее расположился мраморный фонтан – вычурное строение, ограниченное витыми колоннами, несущими блистательный купол. Колонны испещрены ивритскими надписями, основания их украшены вырезанными на камне цветочными орнаментами. Заходящее солнце окрасило цветом заката все сущее вокруг. Здесь, на востоке, не столь дворцы, сколь кладбища величественны и пышны.

Час благолепия и красы. Последние лучи скользят по зеленым листам. Воздух недвижен. Вдруг ветерок зашевелил перья томно дремлющих пташек, напомнил о ночной прохладе. Найдется ли столь непреклонно твердый дух, что не разомлеет в сладкой безмятежности уходящего дня?

Поддавшись упоению, Алрой не заметил, как, обманув запрет души, чуждая слеза скатилась по щеке.

“Кажется, очарование природы захватило меня. И все же сердце мое не здесь, мне чудится Земля Обетованная. Уж это не впервой. Вот, вижу себя в древнем Канаане. Мой караван, как дядюшкин, везет богатые товары. Но я не в пример ему свободен. Красивые, тоскливые мечты! И этот ничтожный Хамадан! И сам я жалок в своем бездействии. Былое изгнание народа моего – величие напротив нынешнего рабства иудеев. Нет среди нас восходящей на трон Эстер. Где хитроумный Мордехай? Так не хватает проницательного царского наперсника Даниэля! О, Иерусалим! Взглянуть на стены и башни твои хоть раз, и сердце вдохновится, и не назвать подвига, на который оно не подвигнет меня! Вдохновение потому лучший гость, что является на первый зов. А дядя говорил, что Храм разрушен. Как страшно! Ужели нет надежды?”

Внизу раздались нежные голоса. По обычаю востока, на закате солнца девушки в белых одеждах идут по воду и хором поют. Алрой прислушался.

“Когда кирпичи порушены, заместим их камнями тесаными,

А взамен смоковниц вырубленных вырастим кедры могучие!”

“Как хорош припев! И звучит пророчески!”

“Вот снова запели. Чудно вливаются голоса в вечернюю тишь”.