Алрой

Тысячи тысяч гостей взошли в этот рай. Танцуют и поют, шутят и дурачатся. Одни слушают, раскрывши рот, арабов-рассказчиков — сказки их очаровательные и очаровывающие. Другие растворяются в патоке строк персидского стихотворца, и воображают себе луноликую чернобровую деву и томящегося любовью доблестного и нежного принца. Эти дивятся искусству жонглеров с берегов Ганга, а тех забавляет скоморошество шута из далекой Сирии. Своему угождая вкусу, всякий находит отраду для души. Но угождает всякому вкусу и любой душе отраден восхитительный танец алме. Стройные красавицы египтянки в воздушных одеждах грациозно движутся, сливаются со сладкозвучной музыкой, туманят мужские головы, стирают серые знаки забот с пергаментов памяти, рисуют цветные миражи счастья. Кабы излишеста были вредны, сторонились бы их сильные мира.

«Я становлюсь учтивым», — сказал курд Кислох, согласившись присоединиться к какому-то представлению.

«А я — так сама гуманность!» — воскликнул индиец Калидас. «Эй, дружище, не перечь заповедям праздника, или не слыхал глашатая?» — крикнул он слуге, который нещадно колотил мальчишку, уронившего по нечаянности поднос с фарфоровой посудой.

«Не вмешивайся в чужие дела, братец!» — ответил слуга, — «лучше радуйся случаю сытно пообедать.»

«Так ты говоришь с офицером?» — вспылил Калидас, — «да я вырву твой язык, грубиян!»

«Не горюй, до свадьбы заживет!» — сказал гебр мальчишке, — «вот тебе драхма, беги прочь и веселись.»

«Чудеса», — усмехнулся негр, — «неслыханная щедрость!»

«Славный денек, и сердце радуется», — миролюбиво ответил гебр.

«Недурно бы перекусить», — заметил негр.

«Принято! Вот под этим платаном. Своей компанией. Надоели чужие рожи!» — воскликнул Калидас.

«Эй, плут, ты кто таков?» — крикнул гебр.

«Я хаджи!» — гордо возвестил небезызвестный Абдалла, слуга почтенного купца Али, назначенный на этот день прислуживать гостям.

«Хаджи? Значит не еврей. Вот кем стоит быть, коль мир перевернулся. Неси-ка поживей вина!» — распорядился гебр.

«И плов!» — добавил Кислох.

«И начиненную миндалем газель!» — присовокупил Калидас.

«Да леденцов не забудь!» — напомнил негр.

«Поторопись, мусульманин, не то пощекочу тебе спину копьем!» — пригрозил гебр.

Абдалла бросился угождать честной компании. Вскоре вернулся с помощниками, нагруженными яствами и вином. Абдалла собрался уходить.

«Эй, мошенник, ты куда? Жди тут, еще понадобишься нам!» — загрохотал Кислох.

«Лучше проведем время одни», — шепнул Калидас.

«Тогда пошел прочь отсюда, пес!» — крикнул Кислох Абдалле.

Не успел слуга удалиться, как вновь был призван.

«Почему не подал ширазского вина?» — возопил Калидас.

«Плов переварен!» — загремел Кислох.

«Ты принес ягненка с фисташками вместо газели, начиненной миндалем!» — изобличил слугу гебр.

«Слишком мало леденцов!» — поддержал негр.

«Все плохо!» — подытожил Кислох, — «А сейчас давай кебаб!»

Мало-помалу трапезничавшие под платаном крикуны и обжоры подобрели. Восточные деликатесы, отягощая желудки, облегчают сердца.

«Калидас, порадуй нас застольной песней», — попросил Кислох.

«Давай, Калидас, не упрямься», — сказал гебр, пихнув товарища в бок.

«Согласен. Подпевайте мне!»

Застольная песня Калидаса:

Щедро в глотку лей вино,

Гонит прочь тоску оно.

Потерял любовь и дружбу?

Тут вино сослужит службу!

От кусачих бед капкана

Ключ найдешь на дне стакана.

Пей, коль есть на сердце горе,

Глядь — и горе объегорил!

Щедро в глотку лей вино,

Гонит прочь тоску оно!

«Слышите? Фанфары! Царская чета, торжественное шествие. Закругляемся с обедом!»

«Поторопимся занять места получше!»

«Кончаем пить и петь, встаем!»

Люди заторопились, потянулись к центру огромного круга, описанного павильонами. Звуки фанфар и медных тарелок. Видно, как вдали отворились городские ворота Багдада, и показалась голова свадебной процессии.

Первыми идут пятьсот девушек, одежды их белее оперенья лебедей, в волосах бутоны нежные цветов, и каждая несет в руках пальмовую ветвь.

Следом — музыканты в золотых одеждах, дуют в серебряные трубы.

За ними — пятьсот юношей в костюмах белых, как мех песцовый, у каждого корзина цветов и фруктов.

И вновь музыканты, но уже в серебряных одеждах и дуют в золотые трубы.

Шесть красавцев коней, каждого ведет под уздцы конюх-араб.

Приближенные Медада, алые плащи соболями отороченные.

Знамя Медада.

Сам Медад на вороном арабском жеребце в сопровождении трехсот воинов, все верхом на великолепных конях.

Рабы несут свадебный дар Медада — шесть сабель закаленной дамасской стали, и нет в мире оружия лучше.

Дюжина отборных коней, их ведут под уздцы анатолийские конюхи.

Приближенные Итамара, лиловые плащи горностаями отороченные.

Знамя Итамара.

Сам Итамар на белоснежном анатолийском скакуне в сопровождении шестисот воинов, все верхом на великолепных конях.

Рабы несут свадебный дар Итамара — на роскошном постаменте золотая ваза, а в нее красные рубины вправлены.

Сотня негров, в носах продеты золотые кольца, играют на трубах, бьют в литавры.

Знамя города Багдада.