Алтай – Гималаи

После ветра и тумана сияет яркое утро. Идем до Чуда: люди просят прервать поход до Гумы на два дня. Так и сделаем. Китайский отдел каравана развалился первым. На четвертый день Цай Хань-чен похож на мертвеца. Тан Ке-чан изнемог и даже застрял на дороге. Сун потерял перчатки и впал в раздражение. У китайского солдата пала лошадь. Словом, еще раз нам показано, что для похода китайцы совершенно негодны. Цай Хань-чен отлично клеит бабочек. Тан Ке-чан заботливо возится около своей постели, ибо порядочная китайская постель должна походить на гору. Сун бойко налетает на сартов. Солдаты и офицер в капоре похожи на все что угодно, но не на воинов. И эти винтовки с наглухо заткнутыми дулами и завязанными замками – ведь они превратились из действующего аппарата в символ. Конечно, разбойников здесь нет, но вся эта рать побежит при виде первой организованной колонны.

Опять попадаются бело-синие пятна снега. С северной стороны каждого бархана притаилось такое светлое, благоуханное пятно. Положительно, снег дает почве какое-то благоухание. Нельзя верить, что сегодня последний день января, – это весна. Тюрки сегодня работали лучше, за что и получили барана. Бедные, они ценят каждое проявление внимания. Видимо, хозяин каравана их жмет. Что же это за «лестница спрутов»? Геген опять сердится на китайцев.

Приятно прийти на стоянку до темноты. В Тибете идут с четырех утра до часу. Да, да, положительно весна. Я рисовал.

1 февраля

Гума-Базар. Шли какими-то фантастическими песочными формациями. Иногда казалось, что это остатки ступ или башен. Здесь снега больше. Белые откосы дают впечатление берегов, а между ними точно море. Настолько убедительно впечатление моря, что приходится вспомнить, что в пустыне нет таких водных поверхностей.

Опять «приготовлен» для нас пыльный сад, опять беки и солдаты. Не успеваем разложить палатки, как приезжает амбань. Впечатление лучшее, нежели в Хотане. Амбань знает о наших хотанских невзгодах. Возмущается на хотанских властей. Удивляется, как можно запрещать художнику работать, и подтверждает, что на Дуньхуан по пустыне дорога очень трудная и для тай-тай невозможно было бы ехать таким путем два месяца (тай-тай значит «госпожа»). Разговор переходит на детские темы: в Гуме летом очень жарко, жарче, чем в Ганьсу. В Урумчи теперь очень холодно и нельзя, как здесь, сидеть на дворе. В Гуме хороших лошадей нет, а самые лучшие иноходцы – в Карашаре. Все это мы и без того знаем. С амбанем его сын девяти лет. Потом и отца и сына сажают в пеструю двухколесную повозку – мафу, и все уезжают. А Юрию опять приходится садиться на коня и ехать с ответным визитом. У ворот толпа. Поверх глиняных стен торчат вереницы голов в мохнатых шапках. Солдаты шумно стегают непрошеных зрителей. Завтра стоим в Селяке вместо Чолака. В Чолаке вся вода пересохла.

Вечер закончился китайскими танцами. Пришла процессия с бумажными фонарями. Перед воротами сада сомкнулся тесный круг, и пошел пляс. Сперва старик, молодуха и верблюд. Молодуха убегает от старика, тот ловит ее, и верблюд очень декоративно машет косматой шеей.

Потом танец корабля, сопровождаемый песней. В красной бумажной ладье качается «красавица», и гребец, вроде Харона, гребет на носу ладьи. Потом дракон и ездоки на бумажных конях. Пели: «Как на небе рождаются звезды, так из земли выходят воды».

Нехитро, но ничего грубого и мерзкого не было. Взрослые голоса мешались со звонкими молодыми голосенками. Вся тень ночи была полна движением простой и негрубой толпы.

2 февраля

Зимняя белая пустыня. Потоки замерзли. После Гума-Базара сразу плоская равнина. На горизонте низкие снежные холмы. Из-за воды должны остановиться в Селяке в час дня. Такого короткого перехода еще не бывало. Селяк – простой глиняный караван-сарай с несколькими корявыми деревьями среди молчащей пустыни. Серое небо. Восточный ветер. Какие-то верблюды, полдюжины собак и запуганные детишки хозяина. Ничего больше. И здесь догоняет нас странное сведение о Хотане. Керкем-бай, он же Молдаван, так поразительно похожий на европейца, выдавал себя за персидского подданного, но оказался беглым директором Оттоманского банка и католиком. Вот уж подлинно безобразное наслоение, и становится понятнее, почему он три недели задерживал наши телеграммы. В его мастерской по изданиям Британского музей подделывают ковры. С какой фирмой в Лондоне или Париже он в связи и в каких антикварных магазинах встречаются его подделки?

На базаре в Гуме женщины откинули фаты с лица, чтобы лучше нас рассмотреть. Откинутая фата складывается, как кокошник. Наверно, форма некоторых кокошников получилась от откинутой фаты. Бек в Гуме – совершенный Садко, и гримировать не надо. Для всех опер Римского-Корсакова здесь готовые персонажи.