Альтаир

Мой начальник обратил ко мне странно меняющийся взгляд, в котором промелькнули и ошарашенность, и недоверие, и, похоже, сомнение в моей адекватности. Старшего инспектора вполне можно было понять, это ему меня понять было трудно. Ну ладно, положим, маловероятный факт налицо: Альтаир полностью управляем, и на достижение этого потрачена всего одна неделя. Но как представить себе, что минуту назад стенавший на лестнице глист способен изобразить хотя бы самое слабенькое задержание? То ли здесь кроется какой-то подвох, то ли… то ли… да, пожалуй, именно что подвох!

– Нет, – отрезал Гусев. Подумал и добавил: – Не сейчас. Через неделю надену.

А здесь вовсе не было подвоха.

Накануне в питомник нагрянули «мушкетеры» – пацаны школьного возраста, в среднем, лет тринадцати-четырнадцати, которым в радость было возиться с собаками да слушать мои байки. Я понемногу и ненавязчиво учил всю их развеселую компанию собаководству, а попутно слегка эксплуатировал детский труд. Времени и чая на них уходило немало, но зато и помогали мне ребятки очень и очень. И со щенками погулять, и на след их поставить, и растравить первоначально. Попробовали было мои начальники пресечь посещения питомника посторонними – мол, это ж дети, а тут собаки свирепые! – да сами осеклись, когда я невозмутимо потребовал взамен обязать милиционеров-кинологов выполнять все то, что дети почти за так делают, и желательно на нехудшем качественном уровне. Повздыхали начальники, возложили на меня ответственность по части травмобезопасности и больше эту тему не затрагивали.

Напялил я на одного из пацанов, на Мишку, который поживей других и поартистичней умел под собачкой сработать, дрессировочный костюм, разъяснил суть задачи, посадил и Мишку, и остальных у окна да наказал, чтобы ни в коем случае сигнала моего мимо глаз не пропустили. А сам вышел, вывел под окно Альтаира и стал прогонять с ним по-быстрому самые простые из известных ему навыков. Но при этом все время взвинчиваю темп, хвалю псенка скупо и сухо, лакомства же вообще не даю. Нагнетаю то есть давление, накачиваю атмосферу за атмосферой. Заморыш так быстро работать еще не умеет, отстает, предохранители в его мозгах опять начинают плавиться. И когда до короткого замыкания остаются считанные мгновения, я семафорю Мишке. Тот выскакивает, с криками бежит к нам и, как положено, очень грамотно подставляется под хватку. Таира пускаю в упор.

Ой, что тут было, что тут было! У меня челюсть, наверное, тогда на полметра отвисла. Ведь вроде бы правильно просчитал ситуацию и вероятные реакции собаки, к любому варианту был готов, но чтобы эффект настолько превзошел ожидаемое… С отчаянным то ли визгом, то ли воплем – так, наверное, камикадзе в последний раз орали «Банзай!» – бледная немочь рванулась на врага. Ну наконец-то, наконец-то нашелся выход столь тягостно долго копившемуся напряжению! Вот кто во всем виноват! И все страхи и стрессы, боль, голод и беспомощность вымещались в злобе, которую Таир обрушил на так кстати подвернувшегося негодяя. Это было подобно затянувшемуся взрыву либо молнии, остановившейся в раскаленном воздухе на длинное мгновение. Съежившись в комок, с поджатым хвостом и зажмуренными глазами, Таир вцепился в Мишкину подмышку и рвал дреску с яростью берсерка. Перехватываю поводок, машу «мушкетеру» рукой. Тот падает навзничь и дрыгает конечностями, как придавленная лягушка. Быстро сдергиваю своего озверевшего подопечного и облачаю его в намордник. Пацан моментально скидывает с себя дреску и снова пляшет перед нами. Когда отпущенный Таир врезается в него намордником, Мишка валится на землю, катается, свернувшись клубком, под ударами и очень правдоподобно верещит. Не давая песику опомниться, чтобы не начал он стаскивать с себя мешающее кусаться убранство, через несколько секунд вновь его отлавливаю. Мишка очень быстро влезает в дрескостюм, и уж теперь-то я даю Таиру возможность полностью насладиться победой. Опять хват в четко подставленную подмышку, опять поверженный недруг конвульсивно трепыхается в зубах геройствующего овчаренка и наконец затихает. Для разрядки еще немножко потаскали мы окончательно капитулировавшего противника по траве, я собачку успокоил, отвел в вольер, выдал полагающееся материальное поощрение. А сам пребывал в полнейшем восхищении.