Алтайская повесть

– А это его настоящее имя. Так звали раньше… Да, я слышал о нем. И отца знал. Шаман у него был отец. Плохой человек. Обманывал бедный народ, бубном гремел. Сколько одних лошадей погубил, самых лучших лошадей!..

Дедушка медленно, словно глядя в далекое прошлое, рассказывал Чечек о страшных и темных делах шаманов. Свадьбу справляют – шамана зовут. Заболел ли кто – шамана зовут. Умер ли кто, родился ли – опять шамана зовут… Идет шаман в аил и тащит за собой всяких богов и духов – добрых и злых. Тут и добрый Ульгень, и злой Эрлик, и небесные управители, и духи гор… И всем богам нужны жертвы: добрым – благодарственные, злым – умилостивительные. Народ алтайский тогда был темный и робкий, природа своими тайнами пугала его, и люди верили шаманьим сказкам. Лучшую лошадь в хозяйстве выбирал шаман для жертвы. И лошадь ту, привязав веревками за ноги, живую раздирали во все стороны и, привязав жердь на спину, ломали ей хребет…

– Ой, дедушка, как страшно! – прервала деда Чечек. – Неужели живую?

– Да, живую. А потом начинал этот шаман бить в бубен, петь, завывать и кружиться. И будто все время с богами говорит, а боги ему его же голосом отвечают: «Ао, кам, ао!..» Ну что ж? Так и больных лечили. Шаман пляшет, с богами перекликается, а болезнь человека сжигает. Умирает больной – шаман не виноват, значит, богам так нужно или жертва была плоха. Так люди и умирали без помощи. Многие умирали. Темное время было. Вспоминать трудно моему сердцу. Но зато, когда вспомнишь и сравнишь, – сразу жить радостнее. По-другому теперь живем. Светлый день наступил для алтайского народа!..

– Дедушка, а неужели Кучияк тоже с отцом шаманил?

– Э, нет! Кучияк отца своего не любил. Он ушел от него к деду своему, к Кучияку, и даже имя его взял. Там и жил. А деда его я, Чечек, хорошо знал. Это был большой человек, умный человек, сказитель. Таких сказителей, как был старый Кучияк, пожалуй, теперь и не найдешь на Алтае. Как возьмет свой топшур,[15] как начнет петь какое-нибудь сказание – одну ночь поет, другую ночь поет, третью ночь поет… Мог целую неделю петь – и все будет складно и все умно. А откуда знал? Что от старых людей слышал, а что сам придумывал. Вот у него и Павел научился. А потом и сам большим человеком стал. В русском университете учился. Его в партию приняли. А ну-ка, Чечек, скажи еще раз, как там пастух на горе стоит!

Но Чечек уже надоело читать про пастуха.

– Я тебе завтра прочитаю, ладно, деда?

– Э! Завтра! – повторил дедушка Торбогош. – Завтра мой Серый в тайгу бежать будет.

– Как? Опять в тайгу? – закричала Чечек. – Сразу!

– Надо. В шестой бригаде давно не был.

– Дедушка, – ласково сказала Чечек, отводя рукой его дымящуюся трубку и заглядывая ему в глаза, – возьми и меня в шестую бригаду. Дедушка, э! Я давно табунов не видела. Возьми, дедушка!

Дедушка Торбогош со скрытой усмешкой покосился на нее и сказал:

– Если сама проснешься, поедем. Будить не буду.

Чечек вскочила, захлопала в ладоши:

– Я проснусь, проснусь! Только ты скажи: а какую лошадь взять? Дай порезвее, дедушка, чтобы от твоего Серого не отставала!..

…Еще лежала на траве тяжелая роса, еще волоклись, цепляясь за хвою, туманы, а уж дед Торбогош и Чечек мчались на лошадях по таежной тропе. Прозрачное бледно-зеленое небо сияло над тайгой, и прекрасная, как во сне, белая мерцающая звезда низко висела над острыми конусами гор.

Чечек не погоняла своего рыжего Арслана: он сам бежал за конем деда Торбогоша. Острая лесная свежесть разогнала сон. От быстрой езды захватывало дух и во всем теле возникало горячее ощущение счастья.

Потом начались крутые подъемы по каменистым тропкам, еле заметным, заросшим пушистыми листьями камнеломки. Лошади пошли шагом. Они внимательно глядели под ноги и осторожно выбирали место, куда поставить копыта. Небо розовело, разгоралось. Белая звезда незаметно утонула в розовом океане утренней зари. В тайге начинали позванивать птичьи голоса. И когда всадники поднялись на перевал, навстречу им из-за горы взошло солнце.

Дед обернулся к Чечек:

– Не спишь? С лошади не падаешь?

– Что ты, дедушка? Вот еще!

За перевалом светлее стала тайга, и лошади по брюхо утонули в густой траве. Луговая герань заглядывала прямо в лицо Чечек своими любопытными голубыми цветами. Мощные дудники с корзинами белых соцветий, жесткие ветки отцветших кустов маральника, тонкие пестрые саранки, бархатные красные шапочки мытника – все смешалось и перепуталось в зеленом веселье кустов и трав.

Далеко вниз уходила широкая, раздольная долина. И там, внизу, где солнце уже расстелило по свежим склонам свое сияние, Чечек увидела пасущийся табун.

Серый поднял голову и заржал. Рыжий Арслан заржал тоже. Лошади из табуна сразу откликнулись им. Поджарая желтая собака со свирепым рычанием выскочила на тропу.