Надел Балыкчи козью шубу мехом наружу, сел на синего быка, поскакал вдоль по берегу реки.
Но догнать бересту он не поспел.
Принесла вода бересту в устье реки, тут она зацепилась за ветку тальника и повисла над водой.
Здесь, у реки, раскинулось стойбище грозного хана Кара-каана. Бесчисленные стада, неисчислимые табуны паслись на бескрайних лугах под присмотром ханских рабов-пастухов.
Увидели пастухи на красном тальнике белую бересту. Поближе подошли, взглянули и загляделись. Шапки их вода унесла, стада их по степям, по лесам разбрелись.
— Почему отдыхаете? — загремел страшным голосом хан Кара-каан. — Какой у вас праздник, чью справляете свадьбу?
Как молния, к пастухам примчался, зубами сверкнул, девятихвостую плеть высоко поднял, но увидел бересту и плеть уронил.
С бересты глядела девочка. Губы у нее — едва раскрывшийся алый цветок, глаза — ягоды черемухи, брови — две радуги, ресницы — словно стрелы, так и разят.
Схватил Кара-каан бересту, сунул ее за пазуху, а сам, как водопад, зашумел, как буран, завыл:
— Э-э-эй! Силачи-алыпы! Эй, богатыри-герои! Сейчас же на коней садитесь. Если эту девочку мы не добудем, всех вас пикой заколю, стрелой застрелю, в кипятке сварю!
Тронул повод коня и поскакал к истоку реки. Следом мчались силачи-алыпы и богатыри-герои, гремя тяжелыми доспехами из красной меди и желтой бронзы.
А позади войска конюшие вели в поводу белого, как серебро, быстрого, как мысль, коня.
Увидела это грозное войско Шелковая Кисточка, не заплакала она, не засмеялась. Молча села на белого, как серебро, коня, в расшитое жемчугом седло. Так, не плача, не смеясь, ни с кем не разговаривая, никому не отвечая, жила Шелковая Кисточка в восьмидесятигранном ханском шатре.
И вдруг одним светлым утром она в ладоши захлопала, засмеялась, запела, из шатра выскочила.
Глянул Кара-каан, куда она глядела, побежал, куда она побежала, и увидал молодца в козьей шубе, вывернутой мехом наружу. Ехал молодей на синем быке.
— Это он рассмешил тебя, милая девочка? — спросил грозный хан. — Я тоже эту рваную шубу надеть могу, сесть верхом на синего быка не побоюсь. Улыбнись ты и мне так же весело, спой так же звонко.
Кара-каан приказал рыбаку спешиться, сорвал с его плеч козью шубу, на себя надел, к синему быку подошел. Смело повод левой рукой подхватил, левую ногу в стремя поставил.
— Мм-ооо! Мм-мм-о!! — заревел бык и, не дав хану перебросить через седло правую ногу, поволок его.
От стыда лопнула черная печень Кара-каана, от гнева разорвалось его круглое сердце.
А Шелковая Кисточка — Торко-Чачак взяла сироту рыбака за правую руку, и они вернулись в свой зеленый шалаш.
Тут и нашей сказке конец.
Найдите и вы свое счастье, как они нашли.
На солнечной стороне островершинной горы на берегу молочного озера жил мальчик. Ростом он был с козленка. Из двух беличьих шкурок мальчик сшил себе просторную шапку. Ноги обул в кисы из козьего меха. Лицо у мальчика было, как луна, круглое, и он никогда не плакал.
Вот раз к молочному озеру приехал на белом коне Ак-Каан. Услыхал нежный звон.
— Что такое?
Перегнулся через седло. Черенком нагайки раздвинул кусты и увидал круглолицего мальчика. Малыш сидел на корточках, дул в сухой стебель цветка, и стебель пел, словно золотая свирель.
— Как тебя зовут, дитя?
— Мое имя Рысту — Счастливый.
— Кто твои родители?
Отец мой—гора, мать моя—озеро.
— Откуда ты знаешь это?
— Гора меня кормит клубнями цветов, озеро поит меня.
Ответ малыша очень понравился Ак-Каану.
— Хочешь быть моим дитятей, милый Рысту? Я тебе сошью шелковую шубу, вкусной пищей стану кормить, дам проворного коня.
Рысту прыгнул на круп лошади, обнял Ак-Каана, и они поехали ко дворцу. Тут хан схватил малыша за шиворот, поставил на землю:
— Мой белый скот ты будешь пасти!
Зимой Рысту гнал стада с гор в долины. Весной и осенью, день и ночь он скот перегонял. Снег и дождь его не жалели. Ветер злобно дул. Сапоги на ногах скоробились. Шуба присохла к плечам. Глаза* научились плакать. Рот стал жалобные песни петь. Но никто его слез не хотел видеть. Никто плача его не желал слышать. Один раз споткнулся Рысту. упал в траву и сам не заметил, как уснул. Во сне к нему подошел сморщенный старик.
— Ты. сынок, когда один на горе жил, не умел плакать. не знал тоскливых песен. О чем же ты стонешь так горько во сне?
— Мои ноги болят. Мои руки устали. Живот озяб. Я не могу день и ночь за коровами бегать!
Старичок погладил свой костыль, поправил усы; глаза его совсем узкими стали.
— А ты, сынок, когда захочешь лечь, скажи коровам: "Пып!" Побегать захочешь —скажи коровам: "Тап-Тажлан"
Рысту открыл глаза и увидел над головой солнце.
— Моо... — мычали коровы и брели в разные стороны.
— Пып! — крикнул Рысту. Коровы тут же легли.
Теперь малыш опять повеселел. Он сидел целые дни на берегу реки и дразнил птиц. А коровы лежали и даже
не смели мычать. Но лежа они не могли шипать траву и стали худеть. Это заметил Ак-Каан.
— Лентяй, коров пасти не умеешь! Разве ты мальчик? Я тебя заставлю теперь, как девчонку, чегень бить!