Леда не подходила. Просто молчала.
У Алесы бледное лицо. Мраморная, потерявшая цвет, кожа. Посиневшие губы. Закрытые глаза. Она как большая неподвижная кукла в руках глупого, озлобленного ребенка, так и не сумевшего вырасти. Сломавшего игрушку, потеряв к ней интерес.
Вот какой я была на самом деле. Так выглядит вся правда обо мне.
Сестры были моим крохотным спасением. Под всеми этими правилами, ритуалами и философией о красоте смерти длинной в тысячелетия, таилась одна маленькая простая истина. Сестер учат не искусству убийства, а ценности жизни. Тому, как важно оставаться человеком в любой ситуации.
Поправка привнесенная Калебом: ценность чужой жизни теряется очень быстро.
Нас было пятеро. Четверо тех, кто пережил эксперименты и Калеб. Мы все были добровольцами. Я родилась в семье потомственных художников. Папа иллюстрировал книги, расписывал храмы и иногда подрабатывал рисуя портреты для знати. Денег хватало, чтобы обеспечивать нашу маленькую, но дружную семью. Мама была поэтессой. Женщина невероятной красоты и душой, принадлежащей иному миру. Она часами могла смотреть, как опадают цветы с яблоневого дерева или всю ночь следить за светом луны. Последнее увлечение, на тот момент считавшееся главным признаком романтичной и утонченной натуры, и стало приговором мне - еще не родившемуся ребенку. В те времена никто не знал причин возникновения лунного безумия. В какой-то мере его считали болезнью благородных. Прости меня Свет, но в некоторых городах эта болезнь считалась престижной.
Ее обнаружили слишком поздно, чтобы начать лечение или хоть как-то затормозить процесс. Мне было шестнадцать, когда отец уже сбился со счета, сколько раз он ловил меня на подходе к обрыву. Все из-за сказки, ранее обнаруженной в его кабинете. Я возомнила себя ее персонажем, и следуя за действиями героя хотела погрузится на морское дно с затонувшими кораблями и драгоценными дворцами подводного правителя. Мое безумие начиналось именно с этого. Я зацикливалась на какой-то идеи и не могла успокоиться до тех пор, пока не воплощу ее в жизнь. Лекари разводили руками и советовали подыгрывать. Лучшим вариантом они считали возможность завершения навязчивой идеи. И родители начали звать меня их маленькой китрой. Да, тогда это слово еще не было нарицательным.
Время шло. Иногда я была в своем уме, иногда нет. В любом случае, жизнь продолжалась, в то время как я застряла в причудливых фантазиях, изредка возвращаясь в реальность. Так могло продолжаться бесконечно долго. Но родители грезили о внуках. О талантливых, успешных и известных внуках. Отец продал несколько семейных реликвий, мать сдала все украшения, преподнесенные поклонниками, в ломбард и продала авторство на новый сборник поэм. Собранных денег хватило, чтобы нанять компаньонку и снарядить меня в далекий путь к лучшему специалисту по магическим заболеваниям.
Его звали Калеб Геллиофрей. Искусный маг, талантливый врачеватель, непревзойденный охотник на демонов. Оставив свой пост в совете магов Вольных Королевств, он решил уйти на покой и заняться научной деятельностью. Уютное затворничество быстро надоело живому уму, запертому в медленно стареющем теле. Он занялся экспериментальным целительством, чтобы помогать тем больным, от чьего недуга так и не было найдено лекарство. Речь, конечно же, шла о магических хворях. В числе которых значились лунное безумие, постмагическая депрессия, смещение потоков с последующим расстройством личности и сбитый контроль доминирующей Стихии. Он открыл свой маленький пансионат-лабораторию. Именно там я и познакомилась со своей будущей лучшей подругой Эрин, будущим мужем, чье имя я поклялась больше не вспоминать, и будущим неординарным ухажером Эрин, чьего имени я никогда не могла запомнить.
Калеб нас не лечил. Он нас изучал. Говорил, что эти отклонения неспроста. Ущербность не бывает случайной. Он обещал, что поможет нам с ней справится. Над нами ставили опыты. Я почти не помню тех дней и не ручаюсь за те воспоминания, что сохранились. Но я уверена, что для последнего эксперимента нас четверых выбрали потому, что мы успели сплотиться в некую дружную группку. Калеб стал пятым. Он принялся нас обучать магическим основам, чтобы во время финального события мы знали, как правильно себя вести, чтобы не запороть весь эксперимент на корню. В основном, обучал он меня. Я единственная, кто не разбирался в магических хитросплетениях. В отличии от моих друзей, у меня не было потенциала. Я не была истинной.
Калеб обучил меня магии Света. Учителем он был от бога. От старых богов. Тех что были беспощадны и требовали кровавых жертвоприношений. Невероятно, но в какой-то момент я и его начала считать другом. Свет мне в свидетели, но я до сих пор считаю его таковым. Наверное, все дело в безумии.