Алтарь Отечества. Альманах. Том I

Как мы выжили в тех условиях, сегодня даже трудно представить! Каждый из нас располагался в окопе или ячейке, которые едва успевали отрыть. Верхний слой земли был твёрдым, как камень. Днём нас изнуряли зной, жажда, а ночью было довольно холодно. Завернёшься в плащ-палатку или шинель, как в кокон, согреешься, боишься шевельнуться, чтоб не ушло тепло. Только разносится по степи густой, терпкий запах горькой полыни, к которому примешивались гарь и пыль. Резкий запах облизывал слизистую носа и глотки, разъедая её, затем по горлу всасывался в лёгкие – по самые бронхиолы, вызывая приступы удушья. Пока частично не приседала пыль, и не рассеивалась гарь, спасал кашель. Но кашлять громко – нельзя! Всё-таки фронт!

Чувство опасности как-то притупилось. Я даже не могу сказать, что было страшно – скорее любопытно: лез туда, куда мне совсем не надо было!

В дни смертельной опасности больше думал о матери: ей тяжело будет, если меня убьют.

В 1942 году мой отец, Пётр Николаевич ВЕСЕЛОВСКИЙ также, как и в Гражданскую войну, ушёл на фронт добровольцем. В первый же день пропал без вести: поезд отошёл от вокзала, попал под бомбёжку… И всё – никаких следов о том, что жил человек на земле! А ведь у него была броня, освобождение от армии, так как у него было очень плохое зрение. В ту пору маме было всего сорок лет. Она так и не вышла больше замуж – всё ждала мужа с войны. А прожила восемьдесят девять лет!

Пётр Николаевич Веселовский (первый ряд, крайний справа) – в 16 лет в должности комиссара лыжного батальона. 1919 год.

Должен заметить, что тогда не было чувства какого-то героизма: делал то, что нужно. И всё! Сейчас уже многое забылось, вспоминаются отдельные эпизоды.

Однажды ночью мы с шофёром на грузовом автомобиле везли мины к 120-миллиметровым миномётам: это боеприпасы очень большой взрывной силы.

Уже рассветало, а мы были ещё в пути. Буквально в полукилометре от батареи, куда я вёз мины, был мостик через небольшую, безымянную речушку, вернее, ручей. Брёвна на мосту, видимо, не скреплённые между собой, раскатились в разные стороны, и наша машина села на раму. В это время более десятка наших танков пошли в атаку. За ними на бреющем полёте гонялись немецкие самолёты. Ко мне подбежал майор-танкист.

– Убери машину! – Кричал он, размахивая пистолетом.

Один из самолётов дал очередь прямо по нам, и мы упали рядом.

Я говорю ему:

– В машине 120-миллиметровые мины, если они сдетонируют, от нас останется лишь мокрое место.

Один из танков вытолкнул наш автомобиль вместе с остатками моста. Другие танки форсировали ручей сходу и вступили в бой. Мне пришлось добираться до батареи под обстрелом. Тем не менее, мины я привёз вовремя: как оказалось, их запас на батарее подходил к концу.

Мы внимательно слушали мерный, тихий голос нашего видавшего вида бывшего фронтовика.

День Победы Александр встретил буднично: студент Горьковского индустриального института (сегодня это Технический Университет), в который поступил в 1944 году на автобронетанковый факультет. Он шёл от поезда домой. Его ждала мама.

– Моросил дождик. Я шёл быстро. Навстречу шли люди, которые и сообщили мне радостную весть. Наконец, наконец-то разгромили врага!..

Александр Веселовский после пяти с половиной лет учёбы в институте стал дипломированным специалистом, и в январе 1950 года был направлен на Горьковский автозавод. Прошёл все этапы становления руководителя: мастер, начальник участка, заместитель начальника цеха. Член партии стал заместителем секретаря парткома. И пошёл в рост по партийной линии. Секретарь райкома партии, заместитель председателя Комитета Областного Партийно-Государственного Контроля. Не удивительно, что образованный, умный и серьёзный специалист в один прекрасный день стал заместителем главного инженера Горьковского автозавода, а через некоторое время – директором Заволжского моторного завода, откуда его перевели в Москву в Госснаб СССР (Государственный комитет СССР по материально-техническому снабжению) на должность начальника Управления машиностроения. На этом посту Александр Петрович находился до выхода на пенсию.

Не могу представить его начальником: он никогда не повышает голос. О крепких выражениях не может быть и речи. И сейчас льётся спокойный, полный драматизма, рассказ.

– Удивительно, – встрепенулся Александр Петрович, – как лошади чувствовали бой! Жаль, погибало их много.

Как-то ночью я наткнулся на нашу разбитую батарею. Весь расчёт погиб, а непривязанные лошади хмуро стояли, понурив головы, как будто скорбели. Когда я тронул одну из них, она переступила с ноги на ногу и снова приняла такую же печальную позу. Ржание лошадей, как плач по бойцам, было еле слышным. Даже дарованная лошадям свобода казалась совсем ни к месту, не радовала их.