Алтарь Святовита

Оставив увязшее в теле ливонского кнехта копье, Штауфен на ходу выхватил свой меч и плашмя врезал по затылку лжерыцаря. От удара Рихтер клюнул головой вниз, левая рука дернулась, потягивая на себя поводья, а лошадь, протестующая против странной команды, да еще так грубо отданной, когда при движении рысью ее стараются резко остановить, ― взбрыкнула. Рихтер вылетел из седла, как скользкая косточка сливы, выпущенная из умелых пальцев, не долетев до телеги с Федором каких-нибудь шести шагов.

– Помнишь мое слово ― железо! ― крикнул Гюнтер Федору, указывая кончиком клинка на растянувшегося перед ним ливонца в кольчуге.

Противостоять воршней рати того времени могла лишь великолепно вымуштрованная пехота, чего нельзя было сказать о ливонских наемниках. Они стали разбегаться подобно тараканам от беспощадно разящего хозяйского тапка. Вот только едва ли это входило в планы самолвинцев. Подобно загонщикам, датчане Трюггви стали собирать деморализованных кнехтов в кучу, чему активно способствовали взведенные арбалеты новгородских ушкуйников. Пытавшиеся улизнуть из ловушки и драпануть с поля были тут же подстрелены. Не бросившие на землю оружие ― безжалостно зарублены, и оставшимся в живых наемникам ничего не оставалось делать, как сдаться. Играющие на лугу солнечные пятна еще выхватывали следы борьбы – примятую траву и темные пятна крови, уже привлекшие мух. А через какое-то время снова запели птицы, и уже ничего не напоминало о недавнем бое.

Семерых пленных ливонцев упаковали в березовые жерди, те самые, которые они недавно использовали, конвоируя семью Пантелеймона. Убитых сложили у дороги, а собравшихся мужчин деревни Луг Гюнтер пригласил в Чудские Заходы, дабы вершить суд над разбойником, занимавшимся похищением людей на территории его княжества. Спорить никто не стал, раз зовут видоками на княжий суд ― надо идти, тем более что связанных соседей видели все. Самому Пантелеймону деваться было некуда, тут в ноги спасителя кидаться надо, да челом бить, завещая детям молиться во здравие освободителя.

Три версты, разделяющие деревни, преодолели за час. Пантелеймон ехал на телеге с Федором и делился своими впечатлениями от пережитого давеча ужаса плена. Лопухин в свою очередь рассказывал о сыне, выследившем татей, о новых косах, привезенных из Самолвы, и справедливых податях, которые он собирался платить Штауфену за защиту.

– Оброк небольшой, – говорил Лопухин старший. – По восемь пудов сена с каждого дома. Я один столько до Самсонова сеногноя[17] накошу. Это не горбушей на карачках махать. С умом коса сделана, а железо? Звенит! Князь-то мог и за стенами каменными отсидеться, ан нет, на защиту пришел. Видал, сколько их было?

– Видал? – возмутился Пантелеймон. – Да я своей шеей их почувствовал. Как же теперь быть? Понимаешь, Федор, я ж думал сам хозяином земли стать. Боярин-то наш, царство ему небесное, еще в прошлом году в тереме своем сгорел, и семья его, прости Господи, с ним сгинула.

– Тише ты, ― цыкнул на Пантелеймона Федор, ― никто не знает о том, а то спрос учинят, куда ты оброчную капусту дел, а я сено. Нельзя сейчас без силы. Нет на всей земле такого места, где б со смерда подати не требовали. Пусть уж лучше этот Гюнтер будет, он хоть законы наши чтит.

Женский плач, встретивший въезжающий в деревню отряд, моментально стих, как только жители Чудских Заходов увидели вернувшихся целыми своих односельчан. В отличие от Самолвы, площади перед домом старосты не было, зато в ста шагах на север располагался невысокий курган с крупным, испещренным рисунками камнем на верхушке. У подножья кургана и собрали всех жителей вместе с участниками суда. Федот без суеты вытащил из телеги раскладной столик, застелил красной скатертью с золотой бахромой, положив по центру пухлую книгу. После чего рядышком пристроил с мягкой подушкой стульчик, на который уселся Гюнтер. Лист бумаги с карандашом, закрепленные на фанерке, Федот взял в свои руки и, кивнув головой Штауфену, открыл заседание. Напротив стола вывели Пантелеймона с Федором, как истцов, и связанного Рихтера – ответчика.

– Все ли понимают нашу речь? ― зычно пробасил Федот, обводя взглядом участников суда.

– Разумеем, ― сказали Пантелеймон и Федор.

– Нет! Не понимаю, ― по-русски крикнул Рихтер.

– Интересно, вопрос понял, даже ответил по-нашему, а говорит, что не понимает. Так я с тобой по-саксонски и по-баварски могу, аль на латыни. Может, ты франк? Так я и этот язык знаю. ― Гюнтер произносил слова на разных языках, соответственно названным землям. ― Две гривны штрафа за лжу на суде.

Федот что-то накалякал карандашом на бумаге и обратился к участникам:

– Расскажите князю, ― указывая пальцем на Рихтера, ― какой вред нанес вам этот человек?