Алтарь Святовита

Ранним апрельским утром в русском лагере близ селения Ляэнисте было тихо. На краю лагеря, рядом с водой, у коновязи переминались с ноги на ногу лошади, раздавалось фырканье и редкое ржание. За поваленными верхушка к верхушке соснами рядами стояли палатки новгородских отрядов. Возле них дымили костры и были видны скучающие караульные, с арбалетами в руках. Слева от палаток были видны наспех отрытые землянки, изобилующие лапником вместо крыши, и богатые шатры суздальской знати, окруженные санями. Ближе к холму, окаймленному рукавами реки Ахья, юрты степняков. На вершине холма, насыпанном самим Калевипоэгом, который по преданию притащил в подоле своей рубахи землю, дабы устроить ложе для отдыха, когда возвращался с торга из славного города Пскова (да, да, не удивляйтесь, археология исследует в тех местах культурные слои с отметкой до нашей эры), пестрел красновато-синими полосами шатер Александра. Солнце еще только собиралось вставать, осветив небосвод на востоке, как чудом уцелевший петух прокукарекал о начале рассвета, гордо выпятил грудку, потряс шикарным гребешком и лихо слетел с жердочки, прячась в поленнице сложенных дров у невысокой избушки. До Пасхи оставалось ровно двадцать дней.

Десяток всадников неспешно приближался к лагерю, объезжая дугой заваленные деревья – от греха подальше. Новгородцы с недавних пор стали окружать свой лагерь ловушками и волчьими ямами. Подъехав к промежутку между стволами, обозначавшими что-то вроде въезда, перекрытым кривоватой рогаткой, всадников остановил хриплый и очень требовательный голос караульного:

– Стоять! Кто такие? Стоять, я сказал! Ща стрелу пущу.

– Ты давай дорогу освободи, да поживее. Кербет меня звать, слыхал про такого?

– Слыхал, – недовольно забурчал караульный, отодвигая толстую жердину с кольями. – Давайте по одному.

Наконец, кавалькада спешилась у подножья холма, встреченная охраной княжьей дружины. Кербета просили обождать, пока будят Александра. Ехавшие всю ночь, благо погода позволила, уставшие воины уселись у костра и вскоре задремали, пока их командир ждал с докладом о разведке. На самом деле, в шатре у князя сидел гонец из Дерпта. Герман соглашался на мир, но выдвигал заведомо невыполнимые условия. Одним из них была отправка заложников из семей новгородской знати в Оденпе. Разочаровавшись, Александр отпустил гонца и принял доклад разведчика. А уже в шесть утра все сотники похода собрались на большой совет. Князь заметно нервничал, крутил свой меч, как юлу, уперев его кончик в землю, придерживая пальцами яблоко рукояти. Было видно, что Ярославович расстроен, недоволен и ищет кого-нибудь, дабы сорвать на нем свой гнев. Тем не менее приглушенным голосом Александр начал:

– Сегодня получены сведения, что немцы в двух переходах от нас. Идут с юга.

Сотники переглянулись, руки инстинктивно потянулись к поясам, и, не найдя искомого оружия, дружно посмотрели на подставку, где до входа в шатер были приторочены мечи. Князь повысил голос.

– Отряд Домаша Твердиславича, брата посадника, посланный нам на помощь, вырезан тевтонцами. В живых осталось трое – и то благодаря Кербету.

Александр умолчал об истинных целях побитых новгородцев. Домаша уже не вернуть, пусть лучше так будет. Голос нарастал.

– Епископ Герман призвал датчан, нанял латгалов и выдвигается из Толовы к Ахье, навстречу немцам. И все потому, – голос князя набрал полную силу, – что Святополк Поморский блудит с новой наложницей, вместо выполнения своих обещаний. Проклятье! Надеяться не на кого. Мы уходим домой, но не просто так. Сначала накажем епископа. Слушай приказ, – князь с силой вогнал клинок в землю. – Сворачиваем лагерь немедленно. Все мешающее быстрому продвижению, отправляется к устью Желчи. В обозе оставить минимум продовольствия. Идем к Омовыже. Будем готовиться к битве.

– Князь, зачем на север? – возмутился Михайло Сытинич. – Дадим бой здесь. Силищу-то какую собрали.

– Нет! Будем биться в том месте, где сможем реализовать все наши преимущества. На реке мы слишком уязвимы. Нет места для маневра конницы. Данов и чудь одолеем, а немца не сдюжим.

В шатре тут же поднялся гам, обобщением которого была мысль о непобедимости русского воинства, но князь уже никого не слушал. Дальнейшее обсуждение его не интересовало. Пелгуй подводил походного коня к шатру, и Александр обдумывал речь, которую он произнесет перед войском, воодушевив бойцов на кровавую сечу.