— А ты не плачь, не надо. А то завтра глаза будут красные и лицо опухнет. Что я Виктории скажу? Что мы всю ночь пьянствовали в Лейдене?
Катя приподнялась, взглянула на Сергея и тут же закрыла лицо ладонями.
— Нет, не смотри! Я правда зареванная.
Он отвел ее руки вниз и не выпускал из своих, смотрел молча. В доме было тихо, от этого особенно слышно тиканье настольных часов и порывы ветра, которые заставляли трепетать деревья под окнами.
— Ты красивая, самая красивая, и я люблю тебя! — он сказал это легко, не раздумывая, не собираясь с духом, не взвешивая «за» и «против». Это месяц назад решение пожениться пришло от сознания того, что им с Катей НАДО быть вместе. Сейчас он слышал только сердце.
— И я люблю тебя, Сережа. Потому и боюсь.
— А давай спать ляжем? Сегодня день такой длинный вышел и… хороший. Это правильно, что ты мне рассказала. Я никому не позволю тебя обидеть, никогда.
— Я знаю. Да, давай ляжем. Я только умоюсь, устала я, Сережа.
Она недолго была в ванной, душ, наверно, не принимала, но когда вернулась, Сергей почувствовал знакомый аромат орхидей. У Кати губы и нос припухли от слез, глаза были красные.
И снова жалость и желание переплелись, соединились, стянулись в горячий узел. Сергей хотел близости с Катей, знал, что рано, не был уверен, что получится, ведь он никогда не делал этого с женщиной. Но чувственность побеждала страх. И еще он знал — нельзя позволить ей уйти в себя сейчас. Она открылась ему вся, и он должен был бережно принять этот дар и сохранить.
— Можно я попрошу? — тихо спросил он.
— О чем?
— Обещай, что не рассердишься и не откажешь, а я обещаю, что ничего не сделаю без твоего желания.
— Хорошо, не рассержусь и не откажу…
Она все еще была в своем новом зеленом платье. И Сергей попросил.
— Можно я помогу тебе раздеться?
Катя сначала удивилась, потом смутилась.
— Ты странное просишь.
— Разреши. Идем в спальню.
Она послушалась. Так же, как привыкла доверять в танце, доверилась и теперь.
В спальне горел только ночник, Сергей не стал зажигать свет. Катя стояла перед ним, опустив руки, не закрывалась. Он медленно и осторожно начал расстегивать ряд мелких пуговиц на платье. Вот оно шелковым всплеском скользнуло на ковер. Сергей провел кончиками пальцев по шее и плечам Кати, спустил бретельки бюстика, нашел на спине застежку.
Катя не помогала ему, но и не противилась. Она вздрагивала от прикосновений его рук. И вот осталась перед ним обнаженная, а Сергей был еще одет.
— Хочешь, совсем свет погасим? — спросил он у самых ее губ.
— Нет, он не мешает…
Сергей поцеловал ее, легко касаясь лица, не в губы, а щеки, глаза. Ладони его нежно следовали по знакомым изгибам ее тела вверх и вниз. Он уже знал ее, но прежние прикосновения были целомудренны, а сейчас каждое порождало трепет и огонь. Катя не отталкивала, она как будто прислушивалась к себе, расслаблялась под его ласками.
— Ты дрожишь. Замерзла? Давай ляжем и я тебя погрею. — Он скинул рубашку, брюки.
— Сережа… я хочу… Ты тоже разденься совсем…
Он сделал, как она просила. В постели они тесно прижались друг к другу обнаженные и замерли так. Сначала Катя снова сжалась, но он стал шептать и целовать.
— Не бойся, ничего не будет, я только согрею тебя. — Сергей целовал ее лицо, шею, плечи, грудь, такую маленькую и беззащитную, с напряженными сосками, брал их в губы, грел дыханием, пока она не выгнулась, не застонала, тогда он осторожно развел ее бедра рукой, продолжая целовать грудь.
Сергей не думал о себе, только о ней. Он стремился снять все ее страхи нежностью прикосновений, будил ее чувственность постепенно, находя в этом томительном жарком ожидании гораздо больше, чем в соитии. Она расслабилась совсем, широко развела бедра, призывая, но он не тронул ее цветок, только прильнул губами и ласкал до тех пор, пока она не застонала, содрогаясь от первого освобождения. Сергей остался напряженным, они легли рядом, обнялись, он постепенно успокоился.
— Сережа, Сереженька, — шептала она, — я не знала, что это так бывает.
— Ты такая чудесная. Нам будет хорошо, вот увидишь.
— А ты? Тебе разве хорошо так?
— Мне с тобой по-любому хорошо. Сейчас нельзя нам по-настоящему, до Конкурса — нет. Я очень хочу быть с тобой…
— Я чувствую, — она тихо рассмеялась. — Мы можем с этим что-то сделать? Скажи, как.
— Не сегодня… Я скажу потом.
— Тоже после Конкурса?
— Нет, столько я вряд ли продержусь, — он тоже засмеялся, — но на сегодня тебе достаточно эмоций. Давай уснем. Я буду целовать тебя, целовать, целовать, а ты спи…
— Сережа…
— М-м-м-м?
— А ты правда меня любишь?
— Люблю. Я тоже не знал, что это так бывает.
— А вот, помнишь, то чудесное адажио из «Бабочки»? Мне так нравится музыка! И в спектакле они же засыпают, как мы.
— Да, спи…
— Мы попробуем завтра его? Пожалуйста.
— А «Шопениана»?
— Она и так получается, я хочу «Бабочку», — прошептала она уже сквозь сон.
— Хорошо, если ты хочешь…
Сергей посмотрел на нее, а Катя уже спала, примостившись у него на груди.
Глава 8