Альтер эво

Она по-прежнему смотрит на Давида. Не может заставить себя отнять ладонь от его щеки. Он еще теплый, но она знает, что, если уберет руку, его кожа постепенно остынет. Она не хочет этого.

– Ты научишься, – помолчав, негромко каркает Марк.

– Но сейчас обстоятельства для учебы неподходящие. – Эль Греко отделяется от березы, делает шаг к ним. – Куда вы направлялись – в молл? Ты не доберешься до него. В километре позади едут две машины – за тобой. У гейтов ждут люди. Поверь опытному человеку, просмотревшему множество вариантов: в молл тебе больше не попасть.

Любимая моя квартирка, заторможенно думает Майя, не видать мне тебя больше, не слышать сладкого голоса оксаны. Какая потеря.

– В клинику… – начинает она.

– В клинике тебе тоже делать нечего. – Эль Греко поднимает брови. – Или ты думаешь, что локация что-то значит? Точка на карте? Забудь. Все в твоей голове.

Майя наконец поднимается на ноги. Так странно. Теперь она знает, что в миллиарде альтернатив живет еще миллиард Давидов. Они живы и здоровы, у них пес по кличке Хольгер Датский, они никогда с ней не встречались. Они в порядке. Их еще пруд пруди, по десять на пятак. Почему же настолько больно?

– И куда мне теперь? – без интереса спрашивает она.

– А куда ты с самого начала собиралась? – вкрадчиво отзывается Эль Греко. – Зачем все это затеяла?

– Но у меня нет… – Майя сама не уверена, на дефицит чего хочет пожаловаться.

– Ты. Только что. Научилась. Перемещать внимание между альтернативами, – раздельно произносит Эль Греко и похлопывает ее по плечу. – Поздравляю, сестра, добро пожаловать. Похоже, ты еще не до конца освоилась и не понимаешь, какие бонусы несет с собой членство в клубе. – Он наклоняется к ее лицу и четко выговаривает: – Тебе больше не нужно ничего от этого мира, чтобы стать тем, чем тебе хочется быть.

7

Перед глазами плавала алебастровая белизна… Слишком ярко освещенная алебастровая белизна. Марк поморщился от рези.

Потом он обнаружил, что на деле не открыл глаза, а только подумал об этом. Вот сейчас… Сейчас уже открыл, да. Яркая белизна, чтоб его.

– Вы меня слышите? Как чувствуете себя?

Из белизны выплыла говорящая голова. Сосредоточившись, Марк осознал, что позади головы парит огромный диск лампы, обрамляя голову нимбом, отчего смотреть на нее было больно.

– Отвратительно.

Голова хмыкнула. Одновременно Марк почувствовал, как с его локтевыми сгибами, запястьями и пальцами проводят какие-то манипуляции. Рядом что-то мерзко пищало. Монитор жизненных показателей?

– Должно было быть хуже, честно вам скажу. У вас две ножевые раны, одна довольно глубокая, большая кровопотеря. Но самое скверное то, что лезвие, очевидно, послужило механизмом доставки нейротоксина. – Выражение лица освещенной с затылка головы было не разобрать, но в голосе ее послышалось явное осуждение: – Крайне неспортивно.

На голове – точнее, на лице, – была медицинская маска, и какая-то часть сознания Марка весело пустилась в спекуляции по поводу предлагаемой подобным аксессуаром анонимности и еще до следующей реплики почти успела сочинить половину остросюжетного романа «Убийство в помещении, где велась дуговая сварка».

– Нейротоксина? – Несмотря на то что каждое второе слово медика доходило до него со световой задержкой, Марк все же попытался сесть на постели.

– Ну-ну-ну. Вам еще рановато. Лежите, пожалуйста.

– Жить-то буду?

– Кто может сказать – в нашей-то альтернативной вселенной? – философски изрек медик и добавил: – Секундочку. Не уходите никуда.

Через секундочку, наполненную все тем же мерзким пищанием, алебастровой белизной, светом и прочими отвратными ощущениями, рядом послышались какие-то новые звуки.

– Итак! – это снова был врач, бодрый и деловитый. – Поскольку запрос поступал с разных сторон, отвечу всем сразу. Он будет жить! Так что, пожалуйста, не проводите больше на территории лечебного учреждения акций, подобных той, что устроили в коридоре. И на лестнице. И затем во дворе. От всего штата парамедиков нашей больницы – заранее горячая вам благодарность.

В ответ послышался какой-то бубнеж. Поднимать веки было слишком напряжно, но Марк, поднатужившись, определил, что слышит голос Бубна – удрученного Бубна, даже раскаивающегося Бубна, насколько существование такого Бубна в принципе допускается теорией.

– Спасибо… Спасибо вам. Извините за… Ну, извините.

А этот голос все же заставил его открыть глаза.

Рядом с медиком парили две новые головы: повинный Бубен и взволнованная Инта:

– Ты как себя чувствуешь?

Господи ты боже. Марк снова попытался сесть, в то время как врач возобновил возню с его запястьями, пальцами, венами и медицинской карточкой.

– Малышок… – Язык во рту распух и еле шевелился. – Ну какого косого ты здесь делаешь, а? Я же просил.

– И я тоже просил, мужик, – хмуро покивал Бубен. – А она ни в какую. Эти щелкунчики когда приехали – думал, мешаться под ногами будет девка. Но она ничего, знаешь, молодцом. Помогла даже.

Электронный писк резко зачастил: Марк почувствовал, как в кровь хлещет адреналин, и на сей раз это помогло-таки ему сесть прямо.

– Щелкунчики?