Альтер эво

А еще иногда, но редко – как можно реже на самом деле, – Марк думал о том, каково оно: вдруг осознать, что все это может закончиться в любой момент. Он-то родился позже, в его мире это знание присутствовало всегда. Все вокруг знали – и жили же как-то, в панику не впадали, в окна не выходили. Тем более уже было известно и то, что их альтернатива условно стабильна. То есть – ничего страшного. Главное – не делать резких движений. И все будет отличненько.

Но вот проснуться одним прекрасным утром и внезапно выяснить, что ничего не отличненько, что ты и не заметишь, как твой мир одномоментно лопнет, и от него не останется даже надгробной плиты на кладбище мыльных пузырей… Никого и ничего, не то что твоего вида – ничего вообще. Это не радует, нет. Совсем не радует. От такого и тронуться можно.

По крайней мере сейчас, после разговора у Пегаса, Марк чувствовал что-то в этом роде – чувствовал себя слегка стронутым. И чувство это было настолько неприятным – словно болтаешься, подвешенный посреди космоса, а ниточка такая тонкая, и не разглядеть ее, – что от него срочно требовалось чем-то отвлечься.

Что ж, по крайней мере занятие искать не пришлось.

Поднявшись к себе, он сразу понял, куда девался тот, первый, в темных очках. В квартире образовался… не то чтобы беспорядок, нет. Но какой-то чужеродный порядок. Как будто тот, кто здесь покопался, не хотел проявлять нарочитое неуважение, но и скрывать свою деятельность особо нужным не считал.

– Нехорошо, Олег Иванович, – внятно проговорил Марк, снимая со спинки стула ремень из воловьей кожи с толстенной пряжкой, которому там висеть не полагалось. – Спросили бы – я бы сам сказал.

В юности Марка в эту полую открывающуюся сбоку пряжку много чего помещалось, да. Много чего интересного. Но лишь до того, как им занялся Йорам.

– Ты вязнешь в мелочах, – говорил Йорам. – Растрачиваешь свою ци на такую херню, что и сказать противно. Либо ты перестаешь маяться всей этой дурью, либо попросту кончишься, как свет в лампочке.

Решив не вязнуть в мелочах, Марк не стал перекладывать то, что теперь лежало неправильно. Вместо этого он прошел в кухонную часть комнаты, с минуту порасслаблялся перед открытым холодильником, наконец вынул оттуда один из треугольных сэндвичей с индейкой в индивидуальной упаковке – ровные их стопки заполняли всю верхнюю полку: срок хранения у сэндвичей был полгода – и встал с ним у окна.

Жуя хлеб, Марк смотрел на бульвар, зеленый, чистый и аккуратный. Время от времени по нему проносились ситикары – преимущественно симпатичные букашки-«венты» пастельных цветов. Посередине, между двух полос движения – шеренга деревьев. Под одной из лип Марк видел огромного черного пса со стоящими торчком ушами, поразительно величавого, серьезного и бородатого. Хозяин, пацаненок лет десяти, был едва ли выше пса ростом и сосредоточенно складывал какую-то оригами-фигурку – собачий поводок свободно болтался у него на локте, не оставляя сомнений в том, кто кого выгуливает. Спустя столько десятилетий сложно было отделить, что у них было изначально, а что когда-то стало новшеством, введенным по рекомендации паладинов. Деревья в городах – это, кажется, новое. А собаки и монорельсовые трамваи, например, были всегда.

Ладно, сказал себе Марк, начнем с малого.

Он спустился к почтовому ящику, кое-как извлек оттуда перемятый ком газет (Марк несколько дней этого не делал, а почтальон в таких случаях проявлял исключительное зверство) и понес к себе. Мельком подумал о чудесном устройстве, доставляющем новости тебе прямо на дом – называется «радио». Консерватору и луддиту Марку претила сама идея держать дома говорящую машинку, да и в любом случае о таких новостях она не сообщает. Вот однажды, еще во время обучения, его случайно вынесло в совершенно чуждую альтернативу, где люди каким-то образом добывали себе новости из плоских штуковин с экранчиками размером с ладонь. Кажется. А может, он все неправильно понял. Альтернатива была такая далекая, что Марк оказался совершенно дезориентирован, переполошился, начал делать резкие движения и до сих пор считал везением то, что через несколько секунд его, желтоперого, выдернуло обратно, домой.

Марк сделал кофе, досыпал синицам семечек, устроился на диване и принялся искать упоминания о недавно почивших знаменитостях. Как и ожидалось, за вчера – никого. Покойный был, по словам Китина, невидимым. Интересно, что это на самом деле означает?

– Ты сперва ввязываешься, а потом даже не думаешь, а еще только собираешь сведения о том, во что ввязался, – замечал Йорам. – И собрав, тоже не думаешь. Попробуй все-таки завести привычку думать – здорово скрашивает одиночество жизни, знаешь ли.

Марк поморщился. Было два варианта. Первый – позвонить Бубну, потому что насколько хорошо Марк выуживал информацию из других альтернатив, настолько же хорошо Бубен добывал ее в их родной. Но сейчас… Нет, пока призывать этого демона рановато. Марк буквально поджелудочной железой чувствовал, что обратиться к Бубну в этом деле еще придется, так что по мелочам его лучше не дергать.