Альтернатива

Горстка гоплитов в алых плащах. Все, что осталось от великой спартанской армии, битой столь немногими за века существования города воинов. Царь осадил разгоряченного сражением, пританцовывающего жеребца, в двадцати шагах от них.

— Кто из вас старший?

Стоящий в первом ряду седой воин сделал шаг вперед.

— Назови свое имя.

— Я Харидем, сын Полемида.

— Признаешь ли ты, Харидем, сын Полемида, меня, царя Македонии и гегемона эллинских полисов, своим господином?

— Мой господин мертв. А тебя, кто бы ты ни был, я не знаю.

Пирр обвел взглядом остальных спартанцев. Их лица были спокойны, словно умереть предстояло кому-то другому.

— Ты выбрал! — Царь толкнул пятками бока жеребца.

Спартанцы ощетинились копьями и запели пеан. Окружившие их педзетайры сомкнули ряды и двинулись вперед. Через несколько минут последний из алых плащей распластался на земле.

Пирр в сопровождении телохранителей, гнал коня по заваленному трупами полю. Македонские и эпирские воины, подбирающие своих павших товарищей и снимающие доспехи с убитых врагов, приветствовали своего царя радостными криками «Аэт!» и потрясали оружием. Где-то вдалеке клубилась непроницаемая пылевая завеса: союзная фессалийская конница преследовала последние остатки спартанцев, отходящих к юго-востоку.

Царь заметил спешенного Кратера, отдающего какие-то указания своим воинам, и направил своего коня к нему.

— Тело Агиса найдено? — прокричал он еще издали.

— Нет, мой царь, — Кратер, льняной панцирь которого, обшитый бронзовыми пластинками, был забрызган кровью, снял шлем и рукой вытер пот со лба. Из этой руки он все еще не выпустил меч.

Царь подъехал ближе.

— Спартанцы унесли его на щитах, — добавил Кратер.

— Унесли…

Пирр хищно оскалился. Его густые рыжие волосы выгорели на солнце, и Кратер в очередной раз поразился сходству юноши с Александром. Тот же бешеный взгляд, порывистые движения, не остывшего еще после битвы воина. Пирр никогда не видел своего отца, тем сильнее поражались окружающие привычке царя чуть склонять голову набок в минуту задумчивости. Двадцатидвухлетний царь унаследовал от отца множество талантов и вместе с тем он был более рассудителен, не по годам мудр. Александр болезненно относился к советам старших, Пирр воспринимал их, как должное. Лишь в те минуты, когда приходилось действовать решительно и быстро, Александр в нем просыпался во всем своем неистовом великолепии.

Перед мысленным взором Кратера невольно возник тот давний пир и состязание музыкантов:

«Кого из знаменитых флейтистов царь Пирр полагает лучшим? Пифона или Кассия?»

Кратер вспомнил лениво-спокойный ответ восемнадцатилетнего царя:

«Царь полагает лучшим полководца Полисперхонта, ибо царю пристойно знать и рассуждать только о военном искусстве».

Суровый стратег улыбнулся. Все же Пирру не хватало той утонченности, что была свойственна его отцу. Об этом часто злорадствовали афинские горлопаны.

Как презрительно отнеслись спесивые эллины к воцарению в Пелле того, кого они называли самозванцем. Демосфен произносил успокаивающие речи, что, дескать, это даже хорошо, варвары режут варваров. Действительно, что тут плохого? Фракийцы-одрисы во главе со своим князьком Севтом побили Кассандра и захватили Амфиполь? Замечательно! Одним македонянином меньше. А Севта мы потом поставим на место, разве мы не били фракийцев?! Эпир поддержал самозванца? Нам ли боятся Эпира!

Афины были слишком заняты борьбой со Спартой и новыми царствами, Египтом Птолемея и Великой Фригией Антигона. Оба царя заключили мир с Дарием, отказавшимся от борьбы за потерянные владения. Теперь Птолемей насаждал свою власть на Кипре и в Киренаике, а Антигон постепенно прибирал к рукам острова Эгеиды. Афины, теснимые Спартой на суше, тщетно пытались противостоять Антигону на море. Его флот оказался не по зубам надменным афинянам, мнившим себя повелителями моря. Вторая Пелопоннесская война была в самом разгаре и возня на севере мало волновала эллинов.

А потом Полисперхонт неожиданно овладел Фессалией. Это кое-кого заставило задуматься. Но слишком давно уже все считали Македонию сломленной, поэтому даже вторая победа самозванца, одержанная его стратегом Кратером, осталась без внимания. Когда же двадцатилетний мальчишка-самозванец во главе своей армии вторгся в Фокиду, стало очевидно, что времена Филиппа возвращаются. Демосфен, вмиг растерявший все свое красноречие, брызжа слюной, кричал на агоре, что самозванца необходимо остановить. Но было поздно. Афины были ослаблены, а победы Пирра заставляли признать, что с самозванцем придется считаться.

Кратер хорошо помнил ответ Антигона, когда кто-то из его приближенных спросил фригийского царя, кого из полководцев он считает лучшим. Царь ответил: «Пирра, если он доживет до старости». Эти слова, сказанные после того, как царь Македонии отобрал у афинян Потидею, столь похожие на высказывание самого Пирра о музыкантах, были первым признанием юного царя.