Альтернатива

— Переворот, совершившийся по воле народа и во имя народа, — говорил Нинчич, — явился следствием той порочной внутренней политики, которую проводило руководство Цветковича. Однако что касается внешнеполитических дел, наше правительство намерено неукоснительно соблюдать все принятые прошлым режимом обязательства. Я хочу, чтобы вы, господин посол, сообщили вашему правительству, что Цветкович довел Югославию до такого предела, когда в любую минуту мог произойти неуправляемый взрыв, инспирируемый экстремистскими элементами. Новый кабинет, возглавляемый генералом Симовичем, представляет интересы тех сил в стране, которые понимают всю меру ответственности, возложенную на себя нашей страной не только на Балканах, но и в Европе.

— Меня и мое правительство интересует конкретный вопрос, — сказал фон Хеерен, лениво растягивая слова. — Каково отношение нового режима к Тройственному пакту?

Нинчич ждал этого вопроса. Он, впрочем, думал, что этот вопрос последует не сразу, не в лоб, а после долгого, осторожного разговора. Правда, он не представлял себе, что его примут в зале, откуда вынесены все стулья. Положение спасло то, что Нинчич не успел еще ощутить всю меру своей значимости: он пока еще думал о престиже родины отдельно от своего собственного престижа — в этом были одновременно заложены и выгода и проигрыш.

— Мое правительство не собирается расторгать пакт, господин посол, однако мы настаиваем на том, чтобы нас ознакомили с теми тайными статьями, которые были подписаны в Вене Цветковичем.

Фон Хеерен улыбнулся, глядя в окно. Нинчич проследил за взглядом посла — тот разглядывал воробьев, занимавшихся яростной и быстрой любовью.

— Хорошо, — сказал Хеерен, — я сообщу моему правительству о нашей беседе. — И, поклонившись, вытянул левую руку, показывая министру на дверь, дав понять этим, что время его истекло.

Какое-то мгновение Нинчич раздумывал, как ему следует себя вести в этой ситуации, но все нормы международного протокола вылетели у него из головы, потому что только сейчас он ощутил всю ту громадную меру ответственности, которая на него обрушилась столь неожиданно.

Молча поклонившись послу, он медленно пошел к большой белой двери, чувствуя на спине тяжелый взгляд немецкого дипломата.

Выслушав Нинчича, премьер Симович сразу же поехал к американскому послу Лэйну. Тот встретил его широкой улыбкой, долго тряс руку, повторяя:

— Мы восхищены вашим мужеством, генерал, мы восхищены... Это первая пощечина в Европе, которую так звонко на весь мир отвесили мистеру Гитлеру! Мы восхищены! Думаю, что сегодня вечером я смогу проинформировать ваш МИД о той реакции, которая разразится в Берлине. Я представляю себе, как озвереет Гитлер!

— И повернет против нас свои танки...

— Не думаю... Но в случае начала военных действий правительство королевской Югославии может надеяться на самую широкую помощь моей родины...

— Какую именно, господин посол?

— И моральную и материальную, мистер Симович. Во всяком случае, могу заверить вас, что замораживание югославского золотого фонда в Соединенных Штатах будет сегодня же отменено.

— Какова может быть материальная помощь?

— Самая широкая.

— Меня интересуют точные данные. На что нам рассчитывать? Что я могу обещать генеральному штабу?

— Мистер Симович, я запрошу государственный департамент немедленно. Я дам вам ответ самый точный и обстоятельный.

— А если все-таки война начнется в ближайшие дни? И помощь не поспеет?

— Вряд ли, — после короткого раздумья ответил Лэйн. — Я имел несколько бесед с военными специалистами. Все в один голос говорят, что Гитлер должен много дней думать, прежде чем решиться на войну. Во Франции были дороги, по которым могли идти его танки. Во Франции не было гор. А войска фельдмаршала Листа, сосредоточенные в Болгарии, могут сейчас рассчитывать лишь на одну дорогу в горах. На одну очень плохую брусчатую дорогу в высоких горах. Значит, возможности для танкового маневра у Гитлера отсутствуют... В Словении — то же самое. Немцы привыкли к равнинам. Югославы живут в горах. С нашей точки зрения, он не пойдет на войну... Преимущество на вашей стороне, генерал.

— Это слова логика, — задумчиво ответил Симович. — А Гитлер далек от логики. Он первая женщина среди главнокомандующих. Он истерик. Он может ударить, не думая о последствиях.

— Вот и прекрасно, — заметил Лэйн. — Это прекрасно, когда лидер не думает о последствиях! Кстати, как думает о будущем ваш лидер?

Симович посмотрел на посла непонимающе.

— Я имею в виду его величество Петра Второго, — сказал Лэйн.

— Его величество — юноша, — несколько раздраженно ответил Симович. — Он — символ нации. Лидер, истинный лидер — моя армия...

— Великолепный ответ, — сразу посерьезнев лицом, сказал Лэйн. — Такой ответ пришелся бы не по душе Гитлеру.

— Значит, с вашей точки зрения, Гитлер не начнет войну, — задумчиво повторил Симович. — Это ваше предположение подтверждено какими-то данными?