Альтернатива (Весна 1941)

Мачек осторожно отодвинул от себя листочки голубоватой бумаги, на которых был напечатан этот текст, и вызвал Ивана Шоха, личного секретаря.

– Слушайте, Иван... Поезжайте к начальнику «сельской стражи». А еще лучше и в «городскую стражу». Жандармерия жандармерией, полиция полицией, а эти — наши, хорватские. Скажите им, что в Загребе, на Франкопанской улице, в типографии журнала «Израз», засела банда иностранных агентов, продающих нашу родину. Скажите, что у них под носом ходят враги. Скажите, что я могу это стерпеть — я и не то терпел, — но как они терпят преступников, вот этого я понять не могу!

– Показывать им что-нибудь надо? — осторожно спросил Шох, глянув на голубые странички.

Мачек мгновение раздумывал, а потом, спрятав донесение в стол, ответил:

– Ничего им показывать не надо. Им надо сказать, что белградская жандармерия собирает обо мне сплетни! И рассылает их черт-те куда!

– Доктор, может, порекомендовать «страже»...

Мачек перебил Шоха:

– Я не знаю, что надо рекомендовать «страже», Иван. Я достаточно знаю вас как умного и дельного помощника моего. Пусть сделают, сначала надо сделать! Оправдание сделанному всегда найти можно! При желании и минимуме здравого смысла. Ситуация такова, что Белград закроет глаза на любую нашу резкость — только б я приехал к ним! Но если «страже» потребно такое объяснение, то их всех надо гнать оттуда взашей! Если им недостаточно того, что я сказал вначале, — им тогда мух бить, а не врагов.

Шох давно не видел шефа таким раздраженным: шея его покраснела, седина поэтому казалась особенно красивой, благородной.

– Доктор, поскольку речь идет об «Изразе», а это Цесарец, Прица, Кершовани и остальная банда, — может, через пятые руки туда подтолкнуть усташей?

– Незаконные действия вы станете предпринимать, когда я перестану быть руководителем хорватской партии! — Мачек даже пальцами ударил по столу. — Я в своем доме, и я не хочу, чтобы от бандитов меня защищали бандиты! Ясно вам?!

– Мне ясно, — тихо ответил Иван Шох и неслышно вышел из кабинета.

Какое-то время Мачек был в яростной и жестокой задумчивости, потом снял трубку телефона и соединился с шефом жандармерии.

– Доброе утро, генерал, я благодарю вас за работу: сводки о коммунистах своевременны и подробны. Как мне — лично мне, а не лидеру партии — ни обидно было читать эти сводки, но вы наблюдение за ними прекратите, генерал, прекратите. Ситуация не та, чтобы следить за словом. Вы за усташами активнее следите, за делом смотрите, генерал. Коммунисты говорят, а усташи — стреляют.

– Может быть, наблюдение-то продолжить, — удивленно сказал генерал и добавил с обезоруживающей прямотой: — Только сводки не составлять?

– Нет. Не надо относиться к ним как к преступникам: мы живем в демократической стране, где каждый волен говорить все, что хочет. А вот делать противозаконное — это мы не позволим никому, не так ли?

«Начальник генерального штаба

Гальдер.

Вызов в имперскую канцелярию для совещания в связи с государственным переворотом в Югославии, фюрер требует быстрейшего вступления в Югославию».

3. ГЛАВНОЕ — ВКЛЮЧИТЬ СЧЕТЧИК

– Господин посол, по нашим сведениям, войска германской армии начали передвижение вдоль югославских границ. — Генерал Боря Миркович, друг премьера, поправил ремень, скрипуче перетягивавший его талию. — Как военный человек, я отдаю себе отчет в том, что означают мероприятия подобного рода.

– Господин генерал, я получил сообщение от рейхсминистра Риббентропа: информация, которой пользуются ваши коллеги, сфабрикована в Лондоне. Германия относится с пониманием к трудностям, возникшим в Югославии. Мое правительство считает возникшие трудности внутренним делом Югославии и не намерено вмешиваться в решение тех проблем, которые являются прерогативой дружественного рейху государства.

Миркович снова оправил ремень и, повертев шеей, словно мягкий воротник кителя натер ему кожу, настойчиво повторил:

– Господин посол, ваш ответ не может удовлетворить наше правительство: на границах началась массированная концентрация германских войск.

– Если вы выдвигаете обвинения против моего правительства, господин генерал, я вынужден буду просить Вильгельмштрассе прислать мне официальный ответ на ваш протест.

Какое-то мгновение Миркович и Хеерен неотрывно смотрели друг на друга: в глазах посла метались быстрые смешинки, и он, догадываясь, что собеседник видит это, не считал даже долгом своим скрывать снисходительное презрение. В свою очередь, помощник югославского премьера испытывал тяжелое чувство унизительного гнева; это ощущение было похоже на бессилие во время операции, когда наркоз отошел, но хирург еще продолжает свою работу, и хочется закричать, но сил нет, да и в подсознании сидит мысль: «Зачем быть смешным, и так каюк, брат, полный каюк».