Альтернативный обмен

— Какой, какой. Обыкновенный. Злющий, правда. Но с Чумайсом твоим ласковый, об ноги трется, на стол запрыгивает, под руку лезет. Коты, они ведь с плохим человеком водиться не будут. Так что, думаю, может, зря мы с тобой так пошутили? А?

— Н-да? Не знаю, не знаю, — задумался Барабаш.

— Ну да, мне Чумайс про кота этого много чего рассказал. И как утопить его хотели злыдни какие-то, и как на байдарках они вместе плавали… Хороший котяра…

— Значит, кот у него, — пробормотал Николай, затем решительно встал и, пожав инженеру руку, вышел из кабинета.

Винарский недоуменно посмотрел ему вслед и, нацепив на нос очки, взялся за свежую газету. Последнее, что услышал Евгений Захарович от вышедшего в коридор Барабаша, было:

— Ну что ж. Пусть будет кот.

* * *

Василий Иванович Бойко был ошарашен. Полученный из прошлого бумажный листок, «украшенный» подписью самого Чумайса, ломал все его представления о жизни и планы на будущее. На одной стороне листа была расписка, а на другой — своеобразный пропуск к всесильному олигарху, им же и подписанный. «Но почему я? Почему сам Барабаш не воспользовался этим шансом?» — бригадир из двухтысячных на самом деле не понимал сантехника из восьмидесятых. Василий Иванович думал об этом целый день, думал во время работы, думал за обедом, думал, когда ложился спать, даже во сне думал, и лишь поутру…

А поутру бригадир получил от друга вторую записку. Очень странную. Про кота.

На следующий день Василий Иванович открыл дверь, ведущую в штабную бытовку. За столом с карандашом в руке сидел Кацнельсон и, насвистывая себе под нос какую-то затейливую мелодию, изучал чертежи.

— Здрасьте, Борис Маркович.

— А, Иваныч. Заходи, не стесняйся, — откликнулся конструктор, откладывая в сторону карандаш. — Чего у вас, кстати, было позавчера? Вторые сутки в конторе все бегают словно наскипидаренные, меня вот сюда прямо с дачи сорвали.

— А-а, — махнул рукой бригадир. — Руслана сегодня на ковер вызвали, чихвостить будут.

— О как. То-то я гляжу, обстановка тут у вас такая… м-м… камеральная. Прораба нет, мастера нет, все в касках, прямо как итальянцы бастуют… Так чего, говоришь, с перекрытием там случилось?

— Да вы уже, наверное, знаете. Стойки упали. Фигня. Ну и бетона чуток пролилось. Всё нормально.

— Рабочий момент? — ухмыльнулся в ответ Кацнельсон. — Ну да и чёрт с ним, с бетоном. В конце концов, это ваши дела. Ты-то сам что хотел?

— Да как вам сказать, — Бойко присел на стул и испытующе посмотрел на собеседника. — Вот, Борис Маркович, гляньте бумажку. Слишком тут все серьезно — на несколько миллиардов, один я не потяну.

— Что, серьезно? — конструктор поерзал на стуле и огляделся по сторонам. — Я, конечно, люблю розыгрыши, но…

— Да вы почитайте-почитайте. Задолжал мне тут кое-кто, — веско произнес Василий Иванович и протянул сложенный листок Кацнельсону.

Конструктор развернул сложенный вчетверо лист, повертел его в руках, посмотрел на просвет, видимо, пытаясь понять, в чем подвох, но, не обнаружив ничего подозрительного, взялся, наконец, за чтение. С каждой прочитанной строчкой вытянутое от природы лицо Бориса Марковича вытягивалось все сильней и сильней, а нижняя челюсть отвисала все ниже и ниже. Лишь через пять минут конструктор вернул челюсть на место, а затем еще минуту он покачивался на стуле, откинувшись на спинку и сцепив на затылке руки. Рассеянный взгляд и подергивающиеся веки указывали на исключительную важность мыслительного процесса, происходящего в голове Кацнельсона. Но все же любой процесс имеет свойство когда-нибудь завершаться, и потому по истечении минуты стул перестал качаться, а вместе с ним перестал раскачиваться и Борис Маркович. Лицо конструктора вновь приобрело осмысленное выражение, а взгляд — правильную фокусировку.

— Значит, так, Василий Иваныч. Скажу тебе прямо, — Борис Маркович ехидно посмотрел на бригадира. — Дурак ты, Вася!

Бойко напряженно молчал. Кацнельсон горестно вздохнул, покачал головой, и продолжил:

— Если это не шутка, то пошлют тебя, Иваныч, далеко-далеко… в лучшем случае.

— Значит, не поможете?

— Вася, я пас. Извини.

— Ну и ладно, — облегченно выдохнул бригадир. — Я, в общем, и сам так думал. Поэтому просьбочка у меня к вам имеется. Нет-нет, — поднял руки Бойко, глядя на открывшего рот Кацнельсона. — Никакого криминала. Так, шутка одна.

— Ну, если шутка, тогда давай, — успокоился Борис Маркович.

— С интернетом мне помогите. Чтобы, значит, попроще и понадежнее, а то ведь я в нем ни бум-бум.

— Это можно, — пробурчал конструктор. — Только времени у меня, сам понимаешь…

— Экий вы, Борис Маркович… А знаете, у меня тут еще есть монетки. Разные.

— Да-а? — подался вперед Кацнельсон. — Хотя… ну их к черту, деньжищи. Мне и той предыдущей хватило. Стоит такая полтинник, 1801-й год, одна из александровских первых. Короче, двигай сюда, денег я с тебя не возьму.

Конструктор повернулся к лежащему в уголке ноутбуку.

Василий Иванович присел рядом, успев подумать: «Ну что ж, пусть будет кот».