Единственным напоминанием о религии возвышался собор Покрова Пресвятой Богородицы, построенный ещё в 1500-е года. Исторический памятник, которого почему-то не постигла участь всех храмов и церквей в городе — снос. Объединённая советская федерация пропагандировала, что только партия и упорный труд помогут достигнуть высшей цели, а церкви в этом мире места нет, так как это обман, придуманный, чтобы дурачить народ. Конечно, оставались верующие, но их со временем становилось всё меньше.
Но главным местом паломничества коммунистов и социалистов со всего света оставался мавзолей. Он отличался от того, который привык видеть Матвей. Постройка из чёрного мрамора, вдвое больше той, что в родной столице Матвея, гордо несла на фронтовой части имя революционера и великого лидера нации. Они двое, в своих усыпальницах лежали неподвижно, словно спали, а их вечный сон охранял караул из нескольких десятков солдат. Пройти к ним мог любой желающий, причём абсолютно бесплатно, но Матвею это всё было чуждо. Он считал, что не должны на главной площади страны лежать два трупа. За эти слова в Объединённой советской федерации его бы вероятней всего отправили в лагеря, лет так на пятнадцать. Тем не менее, очередь из желающих поклониться революционеру и великому лидеру нации змеёй окутывала практически всю Красную площадь.
Время подходило к обеду. Матвей начал замерзать, а так как в центре посидеть в какой-нибудь милой кафешке будет стоить явно дороже, он решил поехать в свой родной район — Ломоносовский, где, кстати и находился ресторан «Гавана».
Он перешёл дорогу и сел в автобус, внешне напоминающий те, которые он видел лет десять назад, но новый и чистый. Его поприветствовала тучная женщина-водитель и попросила не забыть пристегнуться, если он поедет сидя. Мимо знаменитого дома на набережной, через Большой каменный мост они выехали на улицу Димитрова, которая, в свою очередь, переходила в Ленинский проспект. По обеим сторонам Димитрова (которая Матвею привычна под именем Большая Якиманка) возвышались девятиэтажные сталинские дома. Пейзаж становился всё более монотонным, так как различием в сталинках было только расположение балконов и эркеров. Проехав Академию наук пейзаж стал Матвею родным, такой, к которому он так привык. Вышел оперативник через одну остановку после «Гаваны», перешёл Ленинский проспект по подземному переходу и зашёл во двор дома, где он живёт в своём объекте.
Двор выглядел сильно иначе. Вместо ветхой хоккейной коробки — новая, с сеткой и воротами. Игровая площадка для детишек выглядела как будто её поставили только вчера. Дети резвились в снегу, качались на качелях, съезжали с нескольких горок, а их бабушки и дедушки громко обсуждали насущные вопросы. Матвею бросилось в глаза то, что двери в подъезды не металлические, как практически во всей привычной ему Москве, а деревянные. Простые, аккуратные, деревянные. А ещё нет домофонов. Наверное это показатель безопасности. А может установка КГБ, чтобы при проникновении в квартиры не пришлось мучатся с тяжёлыми дверьми.
Неожиданно раздался резкий писк откуда-то из кармана. В этом объекте ему могли звонить только два человека: Дмитрий и Александр Александрович Егоров. Он поднял трубку и услышал заспанный голос своего напарника:
— Ты где?
— Я тебе записку оставил, не видел?
— Не, я только встал и ещё не проснулся. А! Вот! А сейчас ты где?
— Недалеко от «Гаваны». Хочу прогуляться ещё немного.
— Ну ладно. Я пойду поем что-нибудь и подъеду тогда прям туда.
— Договорились, — Матвей сделал небольшую паузу, — не опаздывай.
Он положил трубку и пошёл в глубь дворов. Нагуливать аппетит.
11
Вывеска ресторана «Гавана» зажглась салатовым неоновым светом, ярким пятном посреди жёлтых окон соседних зданий. Уже с пяти часов вечера на обоих этажах сквозь стеклянные окна можно было разглядеть отдыхающих после тяжёлого рабочего дня и туристов, которые пришли попробовать экзотические блюда и напитки далёкой, но дружественной Кубы.
Александр Александрович пришёл в точно назначенное время. Отряхивая пальто и шляпу от снега, который взялся за Москву с новой силой, он оглядел зал на первом этаже в поисках двоих мужчин, но не увидел их. Затем сдал верхнюю одежду в гардероб, поправил лямку на кожаном портфеле, словно оттягивая время и поднялся на второй, где заметил машущего рукой Дмитрия.
— Добрый вечер, Александр Александрович, — поздоровался Матвей, — спасибо, что нашли время.
— Не стоит, — Егоров подсел к напарникам за круглый деревянный столик, — вы умеете интриговать, должен признаться.
Кубинские мотивы доносились с первого этажа. В тот вечер в «Гаване» выступала знаменитая темнокожая исполнительница, своими жаркими мотивами заводящая комсомольцев и трудовой класс. Очаровательная официантка принесла меню. Дмитрий, не глядя на ламинированный листок заказал бутылку рома, а Матвей и Александр Александрович попросили воды.
— Не пьёте? — спросил Дмитрий Егорова.
— Очень редко, — признался тот, — да и предпочитаю я коньяк. Но место интересное. Когда-нибудь свожу сюда супругу.