Альтруисты

То был первый из многих моментов истины для Итана Альтера, второкурсника. У него наконец появился человек, которому можно было излить душу. После занятий он приходил в невзрачную, скупо обставленную комнату Чарли и пил «Бад лайт». Они играли в «Гало» и болтали. Сидя рядом с Чарли перед телевизором, Итан начал рассказывать о наболевшем и сокровенном – и с удивлением обнаружил, что у его собеседника есть похожие истории. Например, оба в детстве имели проблемы с зубами (у Чарли были ретинированные клыки), оба выросли с ощущением, что не вписываются в семью. Итану пришло в голову, что он никогда еще не был так счастлив, как теперь, попивая дешевый лагер в компании простого паренька, почти еще мальчишки. Может быть, ему, прожившему четверть жизни в семье Альтер, именно этого и не хватало для счастья: никакого цинизма, никакого притворства, лишь невзрачная честность бытия.

Итан вложил немало сил в оформление своей комнаты. Над его кроватью висел постер в рамочке – репродукция туманного моста Моне, который он видел однажды в Художественном музее Сент-Луиса. Противоположную стену украшал акварельный пейзаж кисти его бабушки. Под ним, на специальных держателях, висела бейсбольная бита фирмы «Истон» с лазерной гравировкой: «ИТАНУ АЛЬТЕРУ – 2000–2001 – ЗА УСПЕХИ В СПОРТЕ». Окно обрамляла рождественская гирлянда. На письменном столе ничего не было. Когда Чарли заглянул к нему в гости, он молча разинул рот, долго пялился на шедевры Моне и Нэн Альтер, а потом прошептал: «Комната у тебя – чума!»

Итан знал, что он говорит искренне. Чарли никогда не лгал и не заискивал. Ирония, сарказм – все это было ему совершенно чуждо. Однако стоило Чарли проявить чувствительность и тонкость восприятия, как тут же с его губ срывалась какая-нибудь вульгарная дрянь («А чего шторы такие пидорские?»), которая надолго выбивала Итана из колеи.

Эти гетеросексуалы – такие странные. Сперва скажут что-нибудь меткое, правильное – и тут же сами все испортят… Что за дела?! Видимо, это такой побочный эффект спокойной жизни у всех на виду, когда ни от кого не надо прятаться, – жизни без фильтров и вынужденных корректив.

В конце октября произошло очередное самоубийство, из-за которого отменили пятничные занятия – получилось три выходных подряд. Итан спросил Чарли, какие у него планы.

– Никаких. Домой сгоняю, наверное.

– Такая же фигня. Я тут подумал… Может, съездим куда-нибудь? Прокатимся… Тачку я у родителей возьму.

Его тяготила мысль о долгих выходных в обществе отца, а главное – без Чарли.

– Я за! Куда поедем?

– Куда захочешь. Выбирай! – воскликнул Итан (быть может, чересчур пылко). – Если выехать в четверг днем, можно хоть куда успеть.

Чарли задумался. Его глаза сверкали. Через минуту он повернулся к Итану и решительно объявил:

– В Питтсбург!

Питтсбург. Прямиком из глубин его души. Питтсбург. Не Нэшвилл на юге, до которого ехать четыре с половиной часа, не Чикаго, до которого ехать столько же, только на север, а Питтсбург: Город Мостов, Стальной город, Железный город. И дорога до него займет девять часов. Нежелание (или неспособность) Чарли выбрать более интересное место показалось Итану подозрительно трогательным.

– О’кей, – с улыбкой ответил он. Вместе с Чарли – хоть на край света! – Питтсбург так Питтсбург.

В четверг они благополучно стартовали – на новенькой «сперо» цвета морской волны, тойотовском универсале Франсин, который та охотно предложила Итану и его другу.

– «Другу»? – переспросила Мэгги. Они с мамой сидели в гостиной и читали. – А с чего вдруг такой тон?

– Какой?

– Ну, ты так сказала: «другу».

– Неправда.

– Правда!

– Мам, ты действительно так сказала, – вмешался Итан.

– Просто я рада, что ты кого-то нашел. Друга. Друга, с которым можно попутешествовать. Съездить в Питтсбург.

Выехали в три часа дня. Чарли надел свою любимую куртку с логотипом «Анхойзера». Когда они подъезжали к Миссисипи, Итан увидел в окно Арку – западные ворота Сент-Луиса, казавшиеся теперь, когда он оставлял их позади, неуклюжими и ненужными. Массивная дуга из нержавеющей стали исчезала в зеркале заднего вида и словно вопила им вслед: «Вы не туда поехали! Разворачивайтесь!» А потом застройка вокруг стала значительно ниже, Миссури сменился Иллинойсом, за окном пронеслись восточные пригороды – и все исчезло. Остались лишь трава, деревья, открытое небо да щит с надписью: «Любите своих детей, даже если они еще не родились». На заднем сиденье звякали в ящике двенадцать бутылок «Бад селект» (Чарли настоял на том, чтобы взять пиво с собой, а не покупать по дороге).

– Знаешь, что мне в тебе нравится? – спросил Чарли, когда они въезжали в Иллинойс.

– Что?

– Снаружи ты весь такой тихий, но на самом деле чокнутый. Во что угодно впишешься.

– Да? – Электрический ток по венам.

– Ага. Взять хоть эту поездку. Я захотел в Питтсбург, и ты такой: «Лады, поехали!» Видишь? Сразу вписался.