Алые Евангелия (ЛП)

До сих пор эти зрительные образы были более чем адекватной компенсацией за те зрелища, в которых ей было отказано. Она нисколько не завидовала зрячим людям, проходившим по улице под ее окнами, пока у нее были призраки. Но здесь призраков не было. Она слышала неразличимое шептание, которое, как она знала, свидетельствовало о их присутствии, но как бы громко она ни взывала к ним, как бы сильно ни желала, чтобы они появились, они не приходили.

— Ты здесь одна, — сказал Сенобит.

Она вздрогнула. Она не слышала, как он подошел. Ей стало не по себе. Обычно она нутром чувствовала, когда что-то — что угодно — находилось поблизости. Но демон двигался тихо. Слишком тихо. И от него воняло. Боже всемогущий, как он вонял! Ее чувствительность к обонятельным нюансам была еще одним даром слепоты, а это существо воняло очень дурно. Это существо определенно вело дела с демонами; в нем по всюду чувствовались их бесчисленные разновидности злобы. Неодолимый запах крови, как будто исходящий от фартука мясника, тоже присутствовал. Наличествовали и запашки, исходящие от всех орудий насилия, висевших у него на поясе.

Но самое сильное амбре было также и самым старым — это был аромат его грехов. Были и другие запахи, некоторые из них она могла определить — ладан, книги, пот — и гораздо, гораздо больше запахов для которых у неё не было имен.

Он почти не разговаривал с ней, разве что напомнил, как будто она и так не знала, что он эксперт в причинении страданий и что, если она сделает что-нибудь, что вызовет у него раздражение, то тут же узнает о его компетентности из первых рук. Только когда ее нервные окончания и рассудок сдадут ("и только тогда", — сказал он), ей будет дарована бесславная смерть.

Поэтому она не шевелилась.

Она оставалась в темноте внутри темноты и изо всех сил старалась пробиться сквозь ужасы к какому-нибудь утешительному воспоминанию: лицо счастливого приведения, которому она указала путь к его родным и близким, или прекрасные, счастливые времена, проведенные в обществе Гарри и бутылки бренди, предаваясь воспоминаниям о совместном безумии. Но по какой-то причине воспоминания не доставляли ей удовольствия. Как будто в животе у нее был камень, который тянул ее вниз, не давая улететь в прошлое.

Поэтому, по правде говоря, она была рада, когда демон наконец-то соизволил вернуться в ее присутствие, даже несмотря на его ужасные запахи, вторгающиеся в ее чувства. Это, по крайней мере, спасало ее от скуки.

— Детектив и его банда отморозков наверняка последовали за тобой, — сказал он. — Я сохраню тебе жизнь. Несмотря на протесты твоего друга, он уже начал свою работу в качестве моего свидетеля.

Затем, без предупреждения, он ударил ее в живот. От удара она согнулась вдвое. И не смогла разогнуться, хватая воздух ртом. Прежде чем она успела перевести дыхание, он ударил ее по лицу левой рукой, потом правой, потом еще раз левой, каждый удар отдавался громким, одурманивающим звуком в ее голове. Последовало мгновение затишья, а затем он снова обрушился на нее — силой распрямил ее, схватив за плечи и приподняв, чтобы отбросить к стене. Снова ее дыхание сбилось, а ноги, которые все больше немели, угрожали подогнуться.

— Нет, — сказал он, когда она начала соскальзывать вниз. — Оставайся стоять.

Он обхватил правой рукой ее горло, чтобы удержать ее голову поднятой, а левой стал бить ее снова и снова, нанося удары по печени, сердцу, почкам, грудям, кишкам, промежности, а затем опять по сердцу — дважды, трижды — и ниже по тем же уже размягченным, ноющим местам.

Она была уверена, что он испытывает наслаждение. Даже сейчас, когда она едва удерживалась в сознании, какая-то ее часть, которая никогда не могла отказаться от изучения языка тела, слышала легкие выдохи удовлетворения, издаваемые демоном, когда он на мгновение отстранялся и наслаждался слезами и страданиями, отображавшимися на ее окровавленном и распухшем лице.

Она ощущала его пристальный взгляд, неуловимо давящий на нее, и, зная, что он находит радость в ее страданиях, она собрала все нити силы в своей душе и не позволила пролиться подступающим слезам, да бы отказать ему в удовольствии. Она знала, что это его взбесит, и такое понимание только придавало ей сил.

Она закрыла рот и усилием воли заставила уголки губ приподняться в улыбке Джоконды. Глаза она тоже закрыла, медленно опустив веки, чтобы скрыть от него свою уязвимость. Больше никаких слез, никаких криков боли. Затянувшись, нити силы зафиксировали ее выражение лица. Лицо стало маской; что бы она действительно ни чувствовала, было сокрыто за ней, недоступно.