– Жаль, хороший был капитан, – сказал Фук. – Право, капиташа был в полной форме. Тяжеловат на руку, да; и насчет словесности не стеснялся, однако лишнего ничего делать не заставлял.
– Не то, что на «Сатурне» или «Клавдии», – вставил Сигби, – там, если работы нет, обязательно ковыряй что-нибудь. Хоть пеньку трепли.
– Свыклись с ним.
– Сухари свежие, мясо свежее.
– Больного не рассчитает.
– Да что говорить!
– Ну, поедим!
Начав с пирога, моряки кончили окороком и глоданием кости. Наконец швырнув окорочную кость в кусты, они принялись за охлажденный грог. Когда большой глиняный кувшин стал легким, а Фук и Сигби тяжелыми, но веселыми, повар сказал:
– Друг, Фук, не верится что-то мне, однако, чтобы такой моряк, как наш капитан, изменил своей родине. Свыкся он с морем. Оно кормило его, кормило нас, кормит и будет кормить много людей. У капитана ум за разум зашел. Вышибем его от Голубых Братьев.
– Чего из них вышибать, – процедил Фук, – когда разума нет.
– Не разум, а капитана.
– Трудновато, дорогой кок, думаю я.
– Нет, – возразил Сигби, – сам я действительно не знаю, как поступить, и не решился бы ничего придумать. Но знаешь что? – Спросим старого Бильдера.
– Вот тебе на! – вздохнул Фук. – Чем здесь поможет Бильдер?
– А вот! Он в этих делах собаку съел. Попутайся-ка, мой милый, семьдесят лет по морям – так будешь знать все. Он, – Сигби сделал таинственные глаза, – он, Бильдер, был тоже пиратом, в молодости, да, грешил и… тсс!.. – Сигби перекрестился. – Он плавал на голландской летучке.
– Врешь! – вздрогнув, сказал Фук.
– Упади мне эта сосна на голову, если я вру. Я сам видел на плече у него красное клеймо, которое, говорят, ставят духи Летучего Голландца, а духи эти без головы, и значит, без глаз, а поэтому сами не могут стоять у руля, и вот нужен им бывает всегда рулевой из нашего брата.
– Н-да… гм… тпру… постой… Бильдер… Так это, значит, в «Кладбище кораблей»?!
– Вот, да, сейчас за доками.
– И то правда, – ободрился Фук. – Может, он и уговорит его не продавать «Марианну». Жаль, суденышко-то очень замечательное.
– Да, обидно ведь, – со слезами в голосе сказал Сигби, – свой ведь он, Дюк этот несчастный, свой, товарищ, бестия морская. Как без него будем, куда пойдем? На баржу, что ли? Теперь разгар навигации, на всех судах все комплекты полны; или ты, может быть, не прочь юнгой трепаться?
– Я? Юнгой?
– Так чего там. Тронемся к старцу Бильдеру. Заплачем, в ноги упадем: помоги, старый разбойник!
– Идем, старик!
– Идем, старина!
И оба они, здоровые, в цвете сил люди, нежно называющие друг друга «стариками», обнявшись, покинули холм, затянув фальшивыми, но одушевленными голосами:
IV
Бильдер, или Морской тряпичник, как называла его вся гавань, от последнего чистильщика сапог до элегантных командиров военных судов, прочно осел в Зурбагане с незапамятных времен и поселился в песчаной, заброшенной части гавани, известной под именем «Кладбища кораблей». То было нечто вроде свалочного места для износившихся, разбитых, купленных на слом парусников, барж, лодок, баркасов и пароходов, преимущественно буксирных. Эти печальные останки когда-то отважных и бурных путешествий занимали площадь не менее двух квадратных верст. В рассохшихся кормах, в дырявых трюмах, где свободно гулял ветер и плескалась дождевая вода, в жалобно скрипящих от ветхости капитанских рубках ютились по ночам парии гавани. Странные процветали здесь занятия и промыслы… Бильдер избрал ремесло морского тряпичника. На маленькой парусной лодке с небольшой кошкой, привязанной к длинному шкерту, бороздил он целыми днями Зурбаганскую гавань, выуживая кошкой со дна морского железные, тряпичные и всякие другие отбросы, затем, сортируя их, продавал скупщикам. Кроме этого, он играл роль оракула, предсказывая погоду, счастливые дни для отплытия, отыскивал удачно краденое и уличал вора с помощью решета. Контрабандисты молились на него: Бильдер разыскивал им секретные уголки для высадок и погрузок. При всех этих приватных заработках был он, однако, беден, как церковная крыса.