Алые паруса. Бегущая по волнам

Пока происходили эти объяснения, я был так оглушен, сбит и противоречив в мыслях, что, хотя избегал подолгу смотреть на Биче, все еще раз спросил ее взглядом, незаметно для других, и тотчас же ее взгляд мне точно сказал: «Нет». Впрочем, довольно было видеть ее безыскусственную чуждость происходящему. Я подивился этому возвышенному самообладанию в таком месте и при подавляющих обстоятельствах. Все, что говорилось вокруг, она выслушивала со вниманием, видимо, больше всего стараясь понять, как произошла неожиданная трагедия. Я подметил некоторые взгляды, которые как бы совестились останавливаться на ее лице, – так было оно не похоже на то, чтобы ей быть здесь.

Среди общего волнения за стеной раздались шаги; люди, стоявшие в дверях, отступили, пропустив представителей власти. Вошел комиссар, высокий человек в очках, с длинным деловым лицом; за ним врач и два полисмена.

– Кем был обнаружен труп? – спросил комиссар, оглядывая толпу.

Я, а затем Бут лер сообщили ему о своем мрачном визите.

– Вы останетесь. Кто хозяин?

– Я. – Гарден принес к столу стул, и комиссар сел.

Расставив колени и опустив меж них сжатые руки, он некоторое время смотрел на Геза, в то время как врач, подняв тяжелую руку и помяв пальцами кожу лба убитого, констатировал смерть, последовавшую, по его мнению, не позднее получаса назад.

Худой человек в жилете снова выступил вперед и, указывая на Биче Сениэль, объяснил, как и почему она была задержана во дворе.

При появлении полиции Биче не изменила положения, лишь взглядом напомнила мне, что я не знаю ее. Теперь она встала, ожидая вопросов. Комиссар тоже встал, причем по выражению его лица было видно, что он признает редкость такого случая в своей практике.

– Прошу вас сесть, – сказал комиссар. – Я обязан составить предварительный протокол. Объявите ваше имя.

– Оно останется неизвестным, – ответила Биче, садясь на прежнее место. Она подняла голову и, начав было краснеть, прикусила губу.

Комиссар сказал:

– Хозяин, удалите всех, останутся вы, дама и вот эти два джентльмена. Неизвестная, объясните ваше поведение и присутствие в этом доме.

– Я ничего не объясню вам, – сказала Биче так решительно, хотя мягким тоном, что комиссар с особым вниманием посмотрел на нее.

В это время все, кроме Биче, Гардена, меня и Бутлера, покинули комнату. Дверь закрылась. За ней слышны были шепот и осторожные шаги любопытных.

– Вы отказываетесь отвечать на вопрос? – спросил комиссар с той дозой официального сожаления к молодости и красоте главного лица сцены, какая была отпущена ему характером его службы.

– Да. – Биче кивнула. – Я отказываюсь отвечать. Но я желаю сделать заявление. Я считаю это необходимым. После того вы или прекратите допрос, или он будет продолжен у следователя.

– Я слушаю вас.

– Конечно, я не причастна к этому несчастью или преступлению. Ни здесь, ни в городе нет ни одного человека, кто знал бы меня.

– Это – всё? – сказал комиссар, записывая ее слова. – Или, может быть, подумав, вы пожелаете что-нибудь прибавить? Как вы видите, произошло убийство или самоубийство, – мы пока что не знаем. Вас видели спрыгнувшей из окна комнаты на площадку наружной лестницы. Поставьте себя на мое место в смысле отношения к вашим действиям.

– Они подозрительны, – сказала девушка с видом человека, тщательно обдумывающего каждое слово. – С этим ничего не поделаешь. Но у меня есть свои соображения, есть причины, достаточные для того, чтобы скрыть имя и промолчать о происшедшем со мной. Если не будет открыт убийца, я, конечно, буду вынуждена дать свое – о! – очень несложное показание, но объявить, кто я, теперь, со всем тем, что вынудило меня явиться сюда, мне нельзя. У меня есть отец, восьмидесятилетний старик. У него уже был удар. Если он прочтет в газетах мою фамилию, это может его убить.

– Вы боитесь огласки?

– Единственно. Кроме того, показание по существу связано с моим именем, и, объявив, в чем было дело, я, таким образом, все равно что назову себя.

– Так, – сказал комиссар, поддаваясь ее рассудительному, ставшему центром настроения всей сцены тону. – Но не кажется ли вам, что, отказываясь дать объяснение, вы уничтожаете существенную часть дознания, которая, конечно, отвечает вашему интересу?

– Не знаю. Может быть, даже нет. В этом-то и горе. Я должна ждать. С меня довольно сознания непричастности, если уж я не могу иначе помочь себе.

– Однако, – возразил комиссар, – не ждете же вы, что виновный явится и сам назовет себя?

– Это как раз единственное, на что я надеюсь пока. Откроет себя или откроют его.

– У вас нет оружия?

– Я не ношу оружия.

– Начнем по порядку, – сказал комиссар, записывая, что услышал.

Глава XXVII