Алые перья стрел

— То не гроши, — разочарованно хмыкнул человек в пиджаке. — То какая-то грамотка. Чего с ними дальше робить будем? Отпустим или как? Полторы тысячи все ж таки взяли…

Поставив ногу на ступицу колеса, бородатый разглаживал на колене исписанную фиолетовыми чернилами тетрадную страницу.

— Отпустить, говоришь? — рассеянно спросил он. — Можно и отпустить… Можно. Да…

Он вдруг резко выпрямился и в упор глянул на Лешку. Смотрел долго, обшаривая прозрачными угрюмыми глазами его лицо, рубашку, брюки, желтые запыленные полуботинки.

Потом повернулся к хозяину повозки.

— Твой хлопец?

— Не мой, — всхлипнул дядька. — Попутный…

— Так. Вижу, что не твой, пьянчуга.

И снова светлые глаза вцепились в мальчишку на возу.

Лешка успел устать от чувства ужаса. Единственно, чего он сейчас еще боялся, — это прикосновения страшных чужих рук, которые могут вот так хладнокровно бить по лицу, хватать за воротник, шарить по телу. Но бородатый к нему не прикасался. Поэтому взгляд его Лешка выдержал сравнительно стойко.

И бородатый вдруг отвел глаза. Он стоял с листком бумаги в руке и смотрел куда-то в сторону леса.

— Слазь с воза, Вершинин, — вдруг сказал он Лешке. — Слазь и… не бойся. Пойдешь с нами. А ты! — заорал он на ограбленного мужика. — Лупи кобылу и дуй до своего вшивого хутора, пока я не передумал. Твое счастье, что мы сегодня уже по уши настрелялись. Если кому гавкнешь на дороге о нашей встрече, завтра спалим хату вместе с блохами. А вздумаешь в колхоз записываться — на воротах вздернем.

Ошеломленный Лешка продолжал сидеть на возу, но бородатый силой снял его с телеги, и подвода запрыгала по кочкам к дороге.

13

Они двигались в глубь леса по еле заметной тропинке. Бородатый и тот, что был в заплатанном пиджаке, шли впереди. Двое сопровождали по бокам Лешку. Пятый, вернувшийся с дозора, замыкал шествие. Передние вели разговор в полный голос, нисколько не беспокоясь, что Лешка их слышит.

— …Это тот самый пацан, с которым девка шла с чугунки. Я еще тогда его запомнил по желтым башмакам. Как девка свою песню затянула, я сразу под куст залег. Ну, думаю, партизанская пташка идет, сейчас я ей перешибу горлышко. Только там дорога людная, нельзя стрелять. В общем, получается, что мальчишка — братан Вершинина… И не полторы косых мы сейчас взяли, а, выходит, кое-что подороже. Считай, что повезло.

— Какого Вершинина братан?

— Экая ты дубина… Того самого, что в Красовщине заварил колхозную кашу. Из областных начальников. А вчера и девку приволок к себе в помощь. Это она взбаламутила всех баб в деревне.

— Стоп! Неужто — тот длинный, в белой рубахе? Который двух наших срезал?

— Не двоих, а троих. Бронюсь тоже загнулся…

— Вот сатана! А чего же вы его самого на мушку не взяли?

— Не трепись! Ты-то небось в кооператив за шнапсом побег, драки не нюхал, так сейчас помалкивай. Поглядел бы, что около ихней читалки делалось… На мушку! Мы только и успели по окнам пустить пару очередей. А потом они и близко подойти не дали.

— Кто они?

— Балда ты похмельная. Они — которые за столом в президиуме сидели. Вершинин, председатель сельский, комса ихняя… Девка тоже, кажись, стреляла.

— Ну дак што! Вас же целых восемь душ было.

— Было… А через пару минут пять осталось. Этот Вершинин, как кошка, — из окна и за колодец. Видать, вояка! Цемент пулей не прошибешь, а обзор из-за колодца круговой. Он пару раз из пистолета пальнул, а потом ему из окна карабин подбросили. Ну и пошло! Фельдфебель двоих наших послал в обход с гранатами — они и метра не прошли. Тюк — и нету. Тюк — и второй лежит. Ажно завидно стало от такой стрельбы. Я Бронюсю приказал пулемет выдвинуть. Он чуть башку приподнял, диск вставить, — хлоп, и в шею навылет. Я сам за машинку взялся — бац, приклад пулей разворотило. Отходить пришлось. Тогда и потеряли Фельдфебеля.

— Как потеряли-то?

— Не капай на душу… Если б я видел как. Мы же врассыпную отходили, ночевали по одному на хуторах. Собрались утром, где было договорено, а его нет. Ты явился небось, а он пропал.

— Хм… Ну, ежели по правде, дык я в стогу проспал. Две шклян-ки долбанул — и ничего не помню. А вам все равно надо было за начальником вернуться к хате-читальне.

— Заткнись, герой! Мы только отходить начали, я оглянулся — вижу, летит на жеребце по дороге Ванька-хромой. Значит, пронюхали уже о нас в селе, следом за партизаном и краснопогонни-ки пожалуют. Куда ж возвращаться?

— Все равно начальство в любом случае полагается выручать.

— Пошел ты!..

Бородатый через плечо оглянулся на Лешку.

…А Лешка не слушал конца разговора. Ему было наплевать на остальную их болтовню.

Он услышал главное: Митя — жив!

Лешка шел между бандитами и пел. Пел беззвучно для бандитов и громко для себя: «Митя — жив! Они и пальцем тронуть меня не посмеют, раз Митя жив. Брат — живой, и чихать я хотел на вас, грязных дураков! Митя все сделает…»