Алые перья стрел

Вообще же всяких «Робинзонов» у меня много — от самого подробного, академического, до ярких детских изданий девятнадцатого и двадцатого веков. Потому что я сам в детстве «увлекался и наставлялся» этой книгой и навсегда полюбил ее. А самое любимое издание у меня то, о котором упомянул в начале — книжка 1853 года. Там чудесные рисунки. А под ними — рукописные пояснения. Одни сделаны полустершимся карандашом, другие — черными чернилами, тонким старинным пером, с хитрыми завитушками и детской корявостью. Видно, что у книги было немало читателей. Открываешь переплет, и они, эти читатели, будто дышат у тебя за плечом… А тут еще напоминает о себе «синопская» дата. Ведь вполне может быть, что какой-нибудь мальчишка читал эту книгу — тогда еще совсем новенькую — в осажденном Севастополе. Так мне, по крайней мере, кажется иногда.

И вполне возможно, я вставлю эту деталь в новую повесть, где будут севастопольские эпизоды…

Смотрю на полки и думаю: как же я должен быть благодарен старым книгам! Они — мои вдохновители и помощники.

Никогда не написал бы я романа «Бронзовый мальчик», если бы в букинистической лавке на Невском проспекте не наткнулся на первое издание «Устава морского», напечатанное при Петре Великом. Историю этой находки я почти документально изложил в «Бронзовом мальчике».

Не было бы романа «Острова и капитаны», если бы не купил однажды старинный трехтомник И. Ф. Крузенштерна «Путешествие вокруг света». Не было бы книги «Журавленок и молнии», не окажись на моей полке «Сочинение об описи морских берегов Г. Мекензия».

Но дело даже не в том, что эти книги — помощники. Они просто друзья. Я люблю листать потемневшие страницы, разглядывать форзацы с витиеватыми автографами, экслибрисами, пометками, росчерками гусиных перьев, штемпелями давно несуществующих библиотек. Люблю уходить в плавания с капитаном Головниным, адмиралом Ансоном, Григорием Шелеховым, русским морским офицером Г. К. Блоком… Люблю перелистывать «Вечера на хуторе близ Диканьки» в черном томе, изданном еще при жизни Гоголя.

На пожелтевшем форзаце этого тома — полустертая карандашная надпись. Я привожу ее полностью (только убираю «яти», твердые знаки и букву «i», характерные для старинной орфографии):

«Эта книга досталась от деда Николая Николаевича Иванова. К нему попала из библиотеки И. С. Тургенева в с. Спасском-Лутовинове Мценского у.

К. А. Никифоров».

И дальше:

«Я в моем детстве читал и перечитывал бесконечное число раз именно эту книгу и вошел в жизнь освещенный ея светом, обвеянный ея поэзией. С тех пор я не расставался с этой милой книгой. Я люблю душу ея, люблю листы ея как душу и тело дорогаго друга. К.А.Н.».

Это настоящее признание в любви. И наверно, за этими строчками, написанными уже явно немолодым человеком, скрыта история долгой и непростой жизни. Жаль, что не знаю, кто такой К. А. Никифоров. Не знаю, но вполне разделяю его чувства по отношению к этому черному томику с тусклой позолотой оттиснутого на коже родового герба Н. В. Гоголя. Сам я тоже был в детские годы под обаянием удивительной сказки «Ночь перед Рождеством»…

А книга продолжает рассказывать свою историю. Я нашел между страниц обрывок листа из тетрадки в клетку — словно страничка из дневника:

«25 Дек 1923.

Я весь под обаянием прочитанной вчера, повторенной в 50 раз, должно быть, «Ночи перед Рождеством» Гоголя, — она стала для меня не книжкой, не описанием, не сочиненным рассказом, а — прекрасной действительностью. Истинно живу, когда вступаю в нее».

Торопливый, неровный почерк (совсем не тот, что у К. А. Никифорова), жидкие, порой совсем бледные чернила. Видно, что перьевая ручка. И понятно, что писал пожилой человек, потому что в 23-м году, через пять лет после реформы письменности, в слове «действительностью» проскочила старинная «ять»… И 25 декабря — Рождество по старому стилю. Видимо, чтением гоголевской волшебной повести автор этих строчек встречал праздник…

И еще находка в этой же книге — аккуратный, размером с визитную карточку прямоугольник плотной бумаги, обведенный по краям оранжевым карандашом. И старательный мальчишечий почерк:

Дорогая мамочка!

Поздравляю тебя с днём 8-го марта. Желаю тебе здоровья и счастья.

Прими от меня этот скромный подарок.

Игорь.

Где сейчас этот Игорь? В каком году он дарил маме эту замечательную книжку? Я помню, что в середине сороковых годов у меня, первоклассника, был карандаш с таким вот оранжевым (а не красным) грифелем. Военный карандаш! Его подарил мне живший по соседству преподаватель пехотного училища… А бумага, на которой писал синими чернилами мальчик Игорь, — сильно потемневшая от времени…

У кого была эта книга, через сколько рук прошла, прежде чем оказаться в букинистической лавке и оттуда перекочевать в мою библиотеку? Наверно, можно было бы написать про это целую повесть.

Впрочем, и про многие другие книги — тоже.