Алые песнопения

— А теперь будь славной сукой и становись на четвереньки, — молвил киновит.

— Могу я кое-что сказать? — подал голос Полтэш.

— Можешь попытаться.

— Я… я могу быть вам очень полезен. То есть круг моего влияния достигает Вашингтона.

— Каково твоё предложение?

— Просто хочу сказать, что очень много крупных чиновников обязаны мне своим положением. Один звонок — и отчитываются они перед вами. Да, сила не магическая, но этого добра у вас и так в достатке.

— Чего ты просишь взамен?

— Лишь свою жизнь. Называйте любые имена любых дипломатов из Вашингтона, и они у ваших ног.

Киновит не ответил. Его вниманием завладела пара, стоявшая перед ним: Феликссон был в нижнем белье, и Элизабет также хранила скромность.

— Я сказал наголо! — рявкнул демон. — Оба. Взгляни на живот свой, Элизабет. Как он налился! Как насчёт изнурённых сисек? Как они теперь выглядят?

Он стянул с неё остатки блузки и бюстгальтер. Иссохшее вымя её грудей действительно полнело.

— Для ещё одного приплода сгодишься. И на этот раз ты не выскребешь его из своего лона.

— Что вы думаете о моём предложении? — не унимался Полтэш.

Прежде чем демон ответил, заговорил Хейадат:

— Он лжёт. Полтэш больше хиромант, чем советник.

— Захлопни свой сраный рот, Хейадат! — взорвался Полтэш, но его товарищ маг продолжал:

— Мне доподлинно известно, что Вашингтон предпочитает услуги одной женщины по имени Сидикаро.

— А. Да. Я владею её воспоминаниями, — сказал демон, притронувшись к виску.

— И вы передаёте всё своему Ордену, правильно? — спросил Хейадат.

— А разве я должен?

— Естественно, другие члены вашего Ордена…

— … не со мной.

Хейадат побледнел — он понял.

— Вы действуете в одиночку…

Прозрение Хейадата прервал стон Элизабет Коттлав — она стояла на четвереньках рядом с другим псом киновита, Теодором Феликссоном. Её живот и груди округлились и созрели. Чудотворство демона было таким могущественным, что её соски засочились молоком.

— Добру нельзя пропадать, — сказал киновит Феликссону. — Лицом к полу, слизывай.

Феликссон с готовностью нагнулся, чтобы исполнить приказ, и в тот же миг, очевидно, разуверившись в том, что его предложение примут, Полтэш отчаянно метнулся к двери. Он был уже в двух шагах от порога, но тут киновит бросил взгляд в проход, из которого появился. Что-то блестящее и змеистое ринулось из застенья, пересекло помещение и поймало Полтэша за затылок. Через секунду появились ещё три цепи. Они окачивались крюками, годными и для ловли акул. Цепи обмотались вокруг шеи колдуна, его груди и пояса.

Полтэш заорал от боли. Жрец Преисподней прислушался к звуку, как истинный ценитель.

— Визгливо и дёшево. Я ожидал большего от человека, протянувшего так долго.

Цепи рванули в три разных стороны, вмиг разрубив Полтэша на три части. Он замер на мгновение с ошарашенным видом, а затем его голова скатилась с шеи и с омерзительным шлепком ударилась о пол мавзолея. Через пару секунд за ней последовало тело — по земле рассыпались парящие внутренности, выпал желудок, расплескав полупереваренное содержимое. Демон поднял голову и вдохнул, наслаждаясь ароматом.

— Уже лучше.

Он сделал незаметный жест, и цепи, оборвавшие жизнь Полтэша, зазмеились по полу, взобрались по двери и обвились вокруг ручки. Они напрягли звенья, закрыли дверь и подняли крюкастые головы, как тройка готовых ринуться в бой кобр, пресекая дальнейшие попытки к бегству.

3

— Некоторыми вещами следует заниматься конфиденциально, не так ли, Джозеф? Помнишь, как у нас всё случилось? Ты предлагал стать моим личным убийцей. А затем сходил под себя.

— Разве тебе ни чуточки не надоело? — отозвался Раговски. — Сколько ещё страданий нужно причинить, пока ты не пресытишься его печальным, больным удовольствием?

— Каждому своё. Ты и сам пережил этап, на котором не касался девочек моложе тринадцати.

— Да прикончи меня уже, наконец — вздохнул Раговски.

— Скоро. Ты — последний. На тебе игры закончатся. Останется лишь война.

— Война? — переспросил Раговски. — Не будет с кем сражаться.

— Вижу, Джозеф, мудростью смерть тебя не наградила. Неужели ты и правда думал, что всё сводилось к твоему жалкому обществу?

— К чему тогда? — спросил Хейадат. — Если мне суждено погибнуть, я хотел бы знать, за что я умираю!

Демон обернулся к нему. Хейадат посмотрел в блестящую тьму демонических глаз, и, точно в ответ на его вопрос, киновит плюнул в сторону стены какое-то слово. На Хейадата бросилось двадцать крюков на блестящих цепях — они уцепились за его рот, шею, грудь, живот, пах, ноги, ступни и руки. Киновит собирался миновать пытку и перейти к казни незамедлительно. Крюки неумолимо зарывались в тело Хейадата, весившее целых триста пятьдесят фунтов[6], и он залепетал, обезумев от агонии. Сложно было разобрать слова, сказанные сквозь слезы и носовую слизь, но походило на то, что он перечисляет книги из своей коллекции, словно всё ещё надеялся заключить сделку с палачом.

— …«Zvia-Kiszorr Dialo»… единственная… сохранившаяся копия… Гаффари… его «Нал-л-л»…