Алые песнопения

Прежде, чем кто-либо из солдат успел ей ответить, кулаки Жреца опустились на дверь во второй раз, и сила удара лишь усугубила повреждения, учинённые первым. В полу образовалась трещина шириной в ярд – она пересекала вестибюль от левого нижнего угла дверей до лестницы и продолжила взбираться по ступенькам, петляя от стены к стене. Киновит не обернулся, чтобы оценить нанесённый ущерб, ведь дверь всё еще насмехалась над ним. На миг он замер, разглядывая деревянную поверхность в поисках хотя бы малейшей царапины или трещины – любого свидетельства, что его атака взымает хоть какое-то действие. Проклятая дверь была невредима.

Он приложился к ней плечом, и его члены разбухли от переполнявшего его бешенства. Сановное облачение киновита загрубело и потеряло эластичность от крови, пролитой в бессчётных комнатах, в которых он искушал и пытал хранителей необходимых ему знаний, и теперь одежды рвались. В тех местах, где они были сшиты с плотью демона, сотрясавшая его ярость открыла новые раны. Кровь Жреца заструилась по заскорузлым складкам его наряда.

Он подставил руки под алые ручейки, однако кровь текла медленно, неподобающе медленно, и он впился ногтями в участки на своей груди, где виднелись освежеванные мускулы, – в раны, которым не позволяли затянуться щепетильным скоблением их поверхности. Затем киновит отвернул обрывки кожи и плоти, снял с пояса два ножа с короткими лезвиями (эти инструменты он берёг для тщательной работы над особо непокорными личностями) и впервые за всё своё существование использовал их на себе: лезвием в форме крюка он резал вены, прямой же клинок просто загонял в кости с мускулами, тянул его вверх, затем выдергивал и наносил себе новый порез. Кровь хлынула из его тела; из вен било ключом. Киновит поднял алые кулаки и грохнул ими о дверь – так же, как и в первый раз. Кровь запустила новое, сверхбыстрое сканирование строчек с крохотными иероглифами, и казалось, что они все горят.

Однако Жрец Ада не стал любоваться этим откликом. Питаемый гневом, он безостановочно бил по двери – кровь брызгала из его груди, орошая его руки, а демон всё колотил по упёртому дереву. А затем послышался звук, подобный шороху разом ожившей тысячи подшипников.

Внезапно киновит остановился и впервые заметил, что огненные глифы начали двигаться и вращались, а их свечение разгоралось всё ярче. Он глянул вниз и увидел, что алые лужи у его ног тоже пришли в движение: вопреки законам гравитации, кровь вытягивалась в ручьи и тянулась к двери. От нижнего правого угла и справа налево нечитаемый текст воспламенился: глифы вспыхивали белым полымем и перегорали – один за другим, пока не испепелялась целая строка, и огонь бежал дальше, справа налево, снова и снова. Скорость всё нарастала, и третья строчка сгорела в два раза быстрей первой, а шестая – вдвое быстрее третьей.

Дверь отворялась.

Демон знал, что ещё полминуты, и ему откроются покои Люцифера. Он уже чувствовал, как его лицо и тело омывают волны холодного воздуха. Носовые пазухи пронзил горький аромат. Киновит задумался, не огласить ли своё присутствие, но в голову ему не приходило ничего достойного столь судьбоносной минуты, и он решил не сотрясать воздух зря. Жрец Ада не сомневался, что силы, ждавшие его внутри, и так всё знали о визитёре. Он решил, что лучше сохранить уважительное молчание и говорить, только если к нему обратятся.

Вспыхнула и погасла последняя строчка, и дверь отворилась полностью. Киновит ждал, затаив дыхание, рассчитывая на приглашение войти, но в ответ не слышалось ни звука. Спустя какое-то время демон взял инициативу на себя, переступил порог и вошел в зал.

Первым делом он заметил, что источники света находились у пола: из вмонтированных в мрамор невидимых подсвечников вырывались тысячи огоньков высотой в палец, и все они горели могильным холодом. Их свет иллюминировал зал, который ничем не напоминал ни выспренный фасад собора, ни преисполненный недоделанными вещами интерьер.

Жрец увидел, что в ширину это помещение было почти таким же, как и сам собор. Глубина же его являлась полной загадкой. Пространство занимали поршни со шкивами да цилиндры с коленчатыми валами, и вся эта машинерия громоздилась под потолком в сложных, гудящих соцветиях, спускавшихся вниз к механизмам, некогда пребывавшим в исступлённом движении. Это оборудование размещалось вокруг в порядке, подобном византийским узорам, и блокировали поле зрения киновита – он не мог определить истинный размер зала.