Алые погоны

— Дело наше благородное, новое, и надо собирать золотые крупинки опыта. Знание только фактов бесцельно, если нет творческой переработки наблюдений жизни. Без этого будет (как писал когда-то Драгомиров) лишь опытность мула принца Евгения, который участвовал в десяти кампаниях, но не стал от этого сведущим в военном деле. Разговоры о том, кто в училище центральная фигура: преподаватель или воспитатель — схоластические, товарищ Стрепух. Не надо нам это местничество, не к чему решать, кто в центре, кто на фланге, кто более ответственный, кто менее. Делить нам нечего, цель у нас одна — подготовить сталинских офицеров, и ей должны быть подчинены общие усилия.

ГЛАВА XVII «Должна быть отеческая забота»

После педагогического совета начальник политотдела попросил капитана Беседу ненадолго задержаться. Когда за дверями кабинета скрылась последняя фигура, полковник спросил у Беседы:

— Вы уверены, Алексей Николаевич, что сделали все, что могли, с Каменюкой?

— Уверен! — самолюбиво ответил Беседа.

— А я не уверен! — мягко сказал Зорин. Вы с мальчиком работали недостаточно.

«Сколько ни работай, — с горечью подумал Алексей Николаевич, — спасибо не скажете… Вам хорошо рассуждать… недостаточно работал».

— Я могу подать рапорт об отставке, — обиделся он.

— Вы, капитан, не уподобляйтесь своим ребятишкам, которые, чуть что, предлагают: «Ну, исключайте из училища, не боюсь». — В голосе полковника послышались резкие ноты, — Я требую от вас, как от коммуниста, найти решение этой нелегкой задачи и помочь Артему стать человеком. Это в ваших силах!

— Слушаюсь, — хмуро ответил капитан.

— Да не в «слушаюсь» дело, Алексей Николаевич, а в том, чтобы вывести мальчика в люди… Тут рецепта не пропишешь, да и не собираюсь я, Алексей Николаевич, заниматься этим, но мне кажется, что к Артему и вообще ко всем детям отношение должно быть теплее, интимнее, чтобы чувствовали они отеческую заботу. Не напускную, служебную, а подлинно отеческую А у нас порой проскальзывает что-то от былого бюрократизма военного ведомства. Даже вот в этом вашем «слушаюсь», что вы сейчас сказали. Ведь маленький человек должен не трястись перед нами, не начальников страшных видеть, а уважать, льнуть к нам… Мне даже неудобно учить вас, Алексей Николаевич, педагогической терпеливости. Разве наша партия не дает нам прекрасные образцы терпеливого воспитания крестьян, постоянной заботы о дружбе народов?.. Нам ли отмахиваться от кропотливой черновой работы? Давайте вместе подумаем, что делать.

«…Уйду в гражданку, — сумрачно размышлял Беседа получасом позже, спускаясь по широкой лестнице учебного корпуса, — директором школы буду. Сам себе хозяин. Ни перед кем не тянись, не замечай, сколько у кого просветов да звездочек. И бюрократом не назовут. Уйду!»

Самым обидным в разговоре с начальником политотдела было то, что Беседа чувствовал правоту Зорина и свою беспомощность как воспитателя. Алексей Николаевич с неприязнью вспомнил своего преподавателя педагогики в институте — Губкина. Это был не старый, вечно небритый, неряшливо одетый человек, с невыразительным голосом.

Сына Губкина, ученика шестого класса, выгнали, за недисциплинированность и лень уже из двух школ города, и папаша в каждой из этих школ обличительно выкрикивал, обнаруживая в таких случаях признаки темперамента: «Чуткости нет! Проникновения в мир ребенка нет! Воспитательных навыков нет!» Но чорт знает, какие навыки имел в виду Губкин? На лекциях он бесстрастно вычитывал из потрепанной тетрадочки сведения о педагогических взглядах киршенштейнеров, дьюи и гербартов, заслуженно предавал их анафеме, но ни о каком «проникновении в мир ребенка», ни о каких «практических навыках» никогда не говорил.

За четыре года учебы в институте никто ни разу не говорил с будущими преподавателями об очень важном — о приемах воспитательного процесса. Как беседовать с учеником один-на-один? Как учителю владеть жестом, взглядом, голосом, нервами, мимикой? Как преодолевать неписаный закон «сопротивления личности», в силу которого одного возьмешь только обходным движением, другого — лишь лобовым, «штурмом». Другими словами, никто не говорил о тех тысячах решающих мелочей профессии, ее «бесконечно малых величинах», о которых лучше всего мог бы рассказать студентам учитель, проработавший в школе много лет.

На кафедре педагогики, видно, предполагалось, что все это «само придет», как умение плавать — к человеку, сброшенному в воду. Но сколько молодых педагогов «пойдет на дно», после первых же уроков, сколько будут годами барахтаться, не наученные плавать, неэкономно тратить энергию, открывая давно открытое, — об этом вряд ли кто-либо думал.

… Алексей Николаевич миновал лестницу и повернул было в читальный зал, когда из тени выступила чья-то фигура. Беседа пригляделся и узнал Максима.

— Товарищ капитан, у меня перышко есть для самопишущей ручки, а у вас ручка, я хочу вам перышко подарить.

— Спасибо! Теперь у меня будет запасное, — едва удержался от улыбки воспитатель.