Алые снега

Артем с досадой осознал, что в глубине души он ждал иного… До чего же улыбается человеческому воображению чудесное! Ерунда! Ты сумей понять, что каждый твой день — чудо, с этим изматывающим копаньем в снегу, с однообразным наблюдением, с вечной неподвижностью вокруг, под спудом которой таинственная жизнь ледника…

Завтрак прошел в молчании. Как шпаги, скрещивались взгляды: весело-любопытный под играющей бровью — Искандера, добродушно-насмешливый — Олега, нетерпеливо-сверлящий — Димки. Артем парировал их спокойной уверенностью; потом проговорил тоном начальника зимовки, не допускающим возражений:

— А теперь — распорядок дня. Олегу — налаживать рацию, если успеет, посмотреть ветряк. Дмитрию — отдых после ночных наблюдений. Можно и на кухне помочь. Мы с Искандером — по вчерашним маршрутам. Все.

— Как все? — У Димки это вылетело даже с каким-то писком.

Потом с неожиданной силой, обратив к Артему исковерканное злобой лицо, Димка закричал:

— Припадок перестраховки! Вот как это надо ква-ли-фи-цировать! Ты рассуждаешь как… как моллюск!

Захлебываясь словами, он метался в тесном пространстве. Все трое жалостливо следили за ним. Зимовка не прогулка по аллее городского парка. И когда твой товарищ выкрикивает вовсе несообразные вещи, самое подходящее — не слышать. Работы — ворох, к горлу подступает. Переживания приходится сворачивать до лучших времен.

* * *

Подышав на пальцы, Артем записал:

«Снег — зернистый, рыхлый. Ледяные зерна до трех миллиметров. Внешний вид: как сахарный песок. На глубине ста восьмидесяти сантиметров наблюдается усложнение кристаллов…»

Разогнув занемевшую спину, огляделся.

Снег, снег…

Сегодня снег — и завтра. Снова и снова…

Что такое снежинка? Звук пустой, ничто. Десять снежинок весят меньше миллиграмма. Дохнул — и нет ее! Но миллионами роятся снежинки в белом небе. В верховьях ледника каждый год скапливается до четырех метров снега. Хрупкий белый снег превращается в каменно-твердые напластования льда. И течет, течет неторопливая ледяная река…

Как она течет? Задумайся — и ты уже атакован вопросами.

Скорость движения главного «тела» ледника и его притоков. Взаимодействие этой гигантской массы овеществленного холода с атмосферой. Направление и скорость ветров, зарождение облаков и туманов. Это входит в понятие «климат ледника». И главное — его потенциал, его способность питать реки.

Сюда, на отметку 3 700, они пришли, чтобы ответить на эти вопросы. А ледник нелюдим. Выведать его тайны непросто. Отдай ему бессонное кипение ума, и силу мускулов, и жар души. Только так!

Почему же снова и снова отвлекается он, руководитель, от самого главного — выполнения основной научной задачи?

Всплыл воспоминанием округлый, уютный говорок профессора Дарницкого: «Го-убчик, только не фантази-овать! Один факт оттуда, — энергичный жест, обозначающий «с высоты», — дороже, чем десять домыслов здесь, — и палец протыкает письменный стол. — Научный подвиг, го-убчик, — это точность, и ничто иное». И другой голос — в свежей памяти: «Снег — та же замерзшая вода…»

Вот именно — вода, Димур, дорогой мой!

Моря пресной воды. Той воды, что поит хлопковое поле, и журчит в арычке у твоего дома на самой тенистой улице Ташкента, и брызжет медовым соком персиков.

А если снега в горах выпадет меньше, чем всегда?

…Едва-едва, через силу, тащатся меж отмелей реки. Хлопчатник роняет наземь нерасцветшие бутоны. И в это же время вершины заламывают белые малахаи. Высокогорные ущелья — как погреба, набитые снегом. Неторопливо, капля за каплай, истаивает лед в нижней зоне ледника.

Разве нельзя перевернуть все это, ускорить таяние льда и снега в маловодные годы, напоить жаждущую землю?..

Конечно, он знает: такие опыты ставились. Но Артем хочет своими руками, своей головой в здешних редкостно интересных условиях.

Вот если наблюдения завершить до срока, тогда можно быстренько на лыжах навестить самый заветный участочек, о котором никто на зимовке не знает.

Раздался звук, похожий на выстрел из детского пугача. Артем вскинул голову: где-то в стороне взлетела и огнями рассыпалась бледная в свете дня ракета. Ее догнала другая, сшиблась с третьей…

Сигнал тревоги был дан на зимовке впервые. Артем стал на лыжи. Ветер свистнул в уши: «Быстрей!»

На пологий склон, последний перед домом, они с Искандером выкатились почти одновременно — справа и слева.

— Не знаешь, в чем дело?

— Нет!

И — весь разговор! Заскользили в затылок друг другу, «Быстрей, быстрей!» — повизгивало под ногами.

Олег стоял на высоком заструге — бугре старого, плотного снега. Завидев товарищей, замахал руками: «Быстрей!»

…Записку читали все трое. Не верилось, что взрослый, разумный человек может нацарапать такое. Красным толстым карандашом: «Видел каменную куницу, ласку. Уверен: так же, как барса и галку, вспугнули явления на Кумуш-Тау. Пренебрегать и дальше считаю преступлением перед наукой. Всю ответственность беру на себя. Артему Васильевичу по принципу «Тише едешь» — успешной карьеры!» И летящий росчерк: «Дим. Аникеев».