Алые сугробы

- Ничего не пристрелил. Козла увидал, да промазал.

Афоня вздохнул, испытующе посматривал в притихшие глаза друга.

Обедали у ручья, в тени густого кедра. Степан набрал грибов, хлёбово было вкусное. Афоня повеселел, взор вновь окрылился сказкой, мысли отлетели от земли. Но Степан отрезвил его:

- По расчету, вчера на месте должны быть, а еще и белков не видно. Шестые сутки путаемся. Поколеешь тут.

- В Беловодье отдохнем.

- Плохой ты товарищ. Беловодье... Кажись, сказано тебе ясно, что Беловодья на свете нет! - отрубил Степан.

- Куда же оно девалось? Есть. Мне видение было, сон. Вот уснем в беде, а проснемся у молочных рек.

Степан насупил брови и махнул рукой.

Тропа опять ударилась в горы. Шли каменистыми россыпями. Путь труден, неподатлив. У коня из сбитых ног сочилась кровь.

Вдруг на повороте внезапно вырос всадник. За ним шла в поводу свободная, незаседланная лошадь.

Мрачные морщины на лбу Степана разлетелись, лицо ожило. "Ну, теперя доберемся, - подумал он, с надеждой посматривая на приближавшегося всадника. - Кровь пролью, а лошадь будет наша".

- Куда? В Урянхай, что ли? - зычно спросил всадник, поравнявшись. За хребты?

Путники рассказали ему все. Афоня захлебывался от радости, умильно посматривая в свинячьи глазки великана всадника, и юлил перед ним, как повстречавшая хозяина заблудившаяся собака.

Всадник пудовой горстью огладил круглую бороду, сказал:

- Вертайте, самоходы, назад. В белках вам крышка.

- Выберемся, - возразил Степан, оглядывая огромную фигуру мужика. Взад оглобли поворачивать не рука нам.

- За смертью идете, - угрюмо проговорил мужик. - Вьюга была, путь в снегах перемело.

- Продай, пожалуйста, коня, выручи нас, - стал просить Степан, чувствуя, как в сердце закипает неприязнь.

- Ты умен, - раздраженно ответил всадник. - Для себя его купил, эвот какую путину сломал.

- Продай! - решительно отсек Степан, глаза его сверкнули. - У тебя два коня... на одном доедешь.

Мужик, не ответив, тронул коня.

- Продай! - с отчаянием заорал Степан, хватаясь за ружье.

Мужик обернулся и, вмиг сорвавшись с седла, в два прыжка был за выступом скалы. Щелкнул затвор ружья, дуло нащупало Степанов лоб.

- Бросай ружье, язви тебя! Убью!!! - взревел из-за скалы медвежий голос.

Афоня пал на колени, взмолился:

- Дядя! Дядя!!

Степан подался назад, заскрипел зубами и покорно повесил ружье за плечи. Его била дрожь. Лицо налилось желчью и подергивалось.

Мужик вперевалку подошел к Степану и спокойно сказал:

- Мой совет - назад. Упреждаю. Было бы сказано. Садись на мою лошадь - и айда... А промежду прочим... Знаете дорогу?

И опять подробно рассказал им, как идти. Сел в седло и, не оборачиваясь, поехал.

Афоня кричал ему вслед:

- Ежели погибнем, на тебе ответ перед богом!

- Всяк сам за себя ответчик! - гулко бросил тот.

Степан с ненасытной злобой сек взглядом широкую удалявшуюся спину, руки чесались пустить вдогонку пулю, но мощь и звериное бесстрашие всадника были защитой ему.

- Ну и дьявол... - скрипел Степан зубами.

Афоня проговорил:

- Господь с ним.

- А подь ты к праху, фаля! Тьфу!!

VI

На следующее утро, пробудившись, Афоня закричал спавшему товарищу:

- Степан, Степан! Глянь-ко, белки!

Степан приподнялся из-под шубы. Перед ними, совсем близко, высились громады гор, их подол и взлобки опущены густым лесом, выше - полоса леса обрывалась, обнажая серые, исчерченные черными ущельями склоны, а вершина хребта придавлена пластами снега, приветливо розовевшего в нежных потоках утренней зари.

Афоня был в одной рубахе. Не чувствуя холода, он дивился на вознесенные к облакам снега. Все гуще алели снежные вершины, все голубей становились сугробы на обрывах и кручах, в ребристых же гранях снег до боли глаз блестел расплавленным стеклом.

Афоня сложил молитвенно руки и шептал, умиляясь:

- Господи, господи, снег-то какой... красный... Так бы и погулял там.

- Может, там смерть наша сидит, - сурово сказал Степан, разжигая костер.

Но Афоня не слышал, не замечал его. Афоня опустился на колени и гнусаво, по-старушечьи, запел:

- "Заступница усердная, матерь господа выщая".

- Выщая, выщая, - брюзжал Степан и крикнул: - Где у тя чайник-то? Ишь замерзла в нем вода-то. Оболокись, заколеешь!

Степан знал, что эта видимая близость белков - прямой обман, дай бог хоть на вторые сутки дойти до снегового перевала. Сегодня путникам придется пересекать топкое болото, отделявшее их от грани лесных трущоб, и сегодня же последний сухарь будет съеден.

Степан угрюм и молчалив, Афоня радостен.

- Ты не беспокойся. Вот помяни мое слово: как в лес вступим, живность найдем - рябков либо зайчишек...

- Мерблюда на сосне, - буркнул Степан и почувствовал, что желудок его пуст.

Шли каменистым болотом целый день. Ноги вихлялись на кочках и проваливались по колено в воду. Сапоги текли, промокшие ноги зябли. Болото местами покрыто вереском, баданом, клюквой и брусникой: для куропаток рай. Степан держал ружье наготове, но - странное дело - кругом мертво.