― Это моя любимая часть, ― мягко говорит она ему. ― Обреченный взгляд. Момент, когда надежда ускользает, и ты знаешь, что спасения не будет. Я была на твоем месте. Это так пугает, поэтому я точно знаю, насколько ты сейчас в панике. Как ты беспомощен. Разница в том, что ты не встанешь и не доживешь до того, чтобы убить их всех в один прекрасный день.
Жить, чтобы убить их всех в один прекрасный день.
Я сохраняю каждый бит информации, решая составить список причин, по которым я должна или не должна рассказать миру, кто она такая.
― Они отняли слишком много. И оставили слишком мало. Мне нечего было терять, ― шепчет она, и слова почти не доходят до меня. ― До него.
Мое сердце начинает биться быстрее.
― А потом ты захотел его убить. Он слишком хороший, чтобы умирать. Он – полная противоположность нам. Его свет все освещает. Надеюсь, они повеселятся с тобой в аду. Ты приговорил себя к этому в тот день, когда нацелился на единственного, кто заставляет меня чувствовать, что внутри меня еще есть душа, которую нужно спасти. Единственного, кого люблю больше мести.
Вот так у меня появляется ответ. И я вместе с ней наблюдаю, как Бугимен умирает от собственного ножа. Что был в руках женщины.
От рук жертвы.
В каком-то смысле это поэтическая справедливость.
Глава 3
Лана
Мой брат был поклонником Шекспира. Он жил и дышал словами человека, которого его поколение принимало как должное. Люди того времени не уважали и не ценили страдания и мучения, связанные с трагедией, которую он создавал под видом настоящей романтики.
Маркус был романтиком до мозга костей, от которого исходили только свет и красота.
Мир вокруг нас погасил этот свет.
Они украли его достоинство.
Опозорили его имя.
Убили его.
Уничтожили нас.
Я с большим удовольствием наблюдаю, как Бугимен делает свой последний вздох. Он больше не будет красть такой же яркий свет, какой был у моего брата.
Бугимен больше не будет считаться неприкасаемым, насмехающимся над полицией или ФБР. Он больше не будет кошмаром,терроризирующим женщин. Не будет охотиться на их жизни. Его будут почитать смертным, погибшим от рук слабой женщины, которую он не смог убить.
Женщины, которой повезло достаточно, чтобы убить его первой.
Я натягиваю перчатки и от любопытства проверяю его карманы, обнаруживая пульт. Хм-м-м...
Я оглядываюсь и замечаю от чего этот пульт. Рядом с моим камином стоит какая-то штуковина. Я почти уверена, что это глушитель сотового сигнала. Мой телефон работал до того, как я вошла, значит он включил его в другое время.
Положив пульт обратно ему в карман, я встаю, чтобы подойти к своему телефону. Он выпал в первые пять секунд, когда Бугимен оглушил меня. Конечно же, когда я пытаюсь дозвониться, ничего не происходит. Нет сигнала.
Прекрасно. Это дает мне оправдание, почему я наблюдала, как он истекает кровью более тридцати минут ― точно также он позволял своим жертвам умирать.
Я оглядываюсь через плечо, когда на меня накатывает воспоминание из фильма ужасов, но он все еще мертв. Никаких исчезновений для смертного, испустившего свой последний вздох.
Я снова смотрю на телефон и несу его к дивану. Нормальная девушка не заметила бы глушилки (и даже не знала бы, что это такое)так быстро после травмирующего опыта убийства человека.
Я выключаю музыку, убирая айпод со станции. Придурок.
Ненавижу, когда чужие люди трогают мои вещи. Теперь он сгинул и залил кровью мой пол. Уйдет вечность, чтобы оттереть его.
Я бы назвала это наглостью, но поскольку его зарезала я, полагаю, это моя вина. Я должна была позволить ему наткнуться на нож на кафельном полу, а не на ковре.
Ох, ладно. Наконец-то я смогу заказать ту твердую древесину, о которой мечтала. Обычно я не занимаюсь ремонтом в своих домах, но, поскольку Логан живет поблизости, у меня больше причин остаться, чем уехать.
Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем кто-нибудь проверит меня. Или я должна бежать по улице с криками? Как поступает нормальный человек после того, как на него нападает маньяк-убийца, и чудесным образом убивает его по счастливой случайности?
Или они забиваются в угол? Плачут? Надеюсь, что нет. Я не смогу изобразить слезы и не люблю раскачиваться. Меня укачает.
Я должна кричать и притворяться безутешной или напуганной? Я не люблю кричать. У меня заболит горло. И вести себя напуганной будет сложно, потому что... я не могу вспомнить, как нужно бояться.
По сути, он хотел изнасиловать меня. Я помню ощущение, которое накрывает после. Онемение. Сломленность. Нежелание жить. Но до такого состояния меня довел не один человек.
Это было намного больше, чем изнасилование, которое так сломило меня.
Так что на самом деле, наверное, это не имеет значения. Этот, черт возьми, никогда не заходил так далеко.