Алый ангел

Габриель заплакала, сначала тихо, потом не сдерживаясь, громко и судорожно всхлипывая. Кэм чувствовал себя беспомощным. Она затихла, когда он закрыл ее своим тяжелым телом. Но когда Кэм сказал жене, что каждый день благодарит Бога за то, что встретил ее, плач начался снова. И утешить Габриель было невозможно.

Кэм собирался увезти жену в Корнуолл, как только появится возможность. Ему до смерти надоел Лондон и глупые светские вечера. Он хотел вернуть свою жену, девушку, завоевавшую его сердце. Тысячу раз Кэм проклинал себя за то, что заставил ее играть роль герцогини. Габи чересчур хорошо научилась исполнять ее. Лэнсинг аплодировал новой Габриель. Кэм тосковал по прежней. «Я бы все отдал, – думал герцог, – чтобы вернуть ту дерзкую девчонку-сорванца, которая не знала, как скрывать свои чувства, по крайней мере, от меня». И новое обличье, которое Габриель носила, словно вторую кожу, – ее шарм, изящество, красота, доведенные теперь до лоснящегося совершенства, – не могли возместить то, что Кэм считал утраченным.

Перед мысленным взором герцога представала Габриель, одетая в мужские брюки, шагающая с уверенным и важным видом. Она никогда не боялась показать характер. И всегда принимала любой его вызов.

Словно наяву Кэм видел перед собой картину их первой встречи в Андели, когда Габриель, дрожащая от страха, подняла рапиру и предупредила его, что не хочет причинять ему вреда. Быстро сменяя друг друга, в памяти всплывали другие картины и впечатления. Габриель в штанах, верхом на лошади, летящая во весь опор по лугам Шато-Ригона. Габриель, нагая, словно Ева в раю, резвящаяся в водах Сены. Габриель, словно торговка, осыпающая его отборными ругательствами, после того как он поцеловал ее на ступеньках в замке Шато-Ригон. Габриель, руками и ногами отбивающаяся от него в тот незабываемый день, когда он сделал ее своей пленницей.

Каким же глупцом он был, не понимая: в ней было больше женственности, чем он мог себе представить. Как высокомерно, как заносчиво было с его стороны считать ее неполноценной, из-за того, что она не соответствовала его предвзятым понятиям о женских добродетелях. Как сейчас, должно быть, потешаются над ним Парки. Габриель стала воплощением всего, чем он когда-то восхищался в женщинах. А ему хотелось вернуть прежнюю Габриель.

И все же это было не совсем правдой. В Виндзоре, когда Габриель склонилась в реверансе перед королевой, никто не мог испытывать большей гордости, чем Кэм. Его жена была не только красавицей, но и воплощением всех существующих добродетелей. Он бросил Габи вызов, и она, как всегда, приняла его, превзойдя все ожидания.

Господи, это не имело для него значения! Мужские брюки или бальные платья, брань или вежливые бессмыслицы, – ему все равно. Значение имела только Габриель. Сущность того, кем и чем она была, – вот чего Кэм хотел от нее. Когда-то она дарила ему это. Потому что научилась доверять. Кэм не знал, как доказать жене, что ему стоит дать еще один шанс. И убежденность в том, что винить в случившемся можно исключительно себя, не улучшала настроение герцога.

С этой мыслью Кэм и пришел к мистеру Питту в его апартаменты на Бейкер-стрит.

Мистер Питт, по своему обыкновению, держал в руках бокал портвейна.

– Составишь мне компанию? – осведомился он, когда Кэм сел в кресло.

Несколько минут прошло за обсуждением отвлеченных общих тем, потом Кэм направил беседу в более интересное для него русло.

– Благодарю за помощь с лордом Уайтмором и его советниками.

Питт взглянул на Кэма из-под насупленных бровей.

– Их отсутствие было относительно легко организовать. Ты здесь по этой причине, Кэм? Насколько мне помнится, ты говорил, что, когда придет время, ты полностью посвятишь меня в свои планы.

– Я надеялся, что этот день скоро настанет. Но, к сожалению, вынужден просить вас еще немного подождать.

– Сколько? – спросил Питт.

Кэм сделал долгий глоток, перед тем как ответить:

– Неделю, максимум две.

Мистер Питт ничего не сказал. Он слишком хорошо знал Кэма, чтобы предположить, будто этот разговор tete a tete был устроен, чтобы передать информацию столь ничтожной важности. С другой стороны, в последние месяцы политик начал сомневаться, знает ли он Кэма вообще. Питт обнаружил, что все чаще и чаще задумывается над поведением своего молодого коллеги.

Первым событием, удивившим мистера Питта, стал наскоро заключенный брак Кэма. Поразмыслив над ним, политик решил, что герцог Дайсон, как и многие мужчины до него, не устоял перед милым личиком и соблазнительными формами. Питт не верил слухам о том, будто невесту Колбурна принудили повиноваться, и приложил все усилия, чтобы положить конец этим отвратительным толкам.