Алый лев

— Довольно, милорд, — проговорил он твердо. — Вы с графом Честером согласились, чтобы я стал регентом Англии и попечителем короля и его владений. Тому было много свидетелей, часть которых и сейчас присутствует здесь. Они также слышали, что я принял этот пост ради легата и всех нас. Единственной причиной, но которой я передал короля на ваше попечение, было то, что я не хотел таскать его за собой по стране в повозках с амуницией моего войска. И если вы будете честны, вы признаете это.

Он помедлил, чтобы перевести дух, и понял, что каждый вдох дается ему все тяжелее. Усилия, которые он затратил на то, чтобы подавить де Роше, теперь отзывались тошнотой и потом. Он не мог продолжать, но понимал, что должен ради будущего, которого не увидит он сам, но в котором предстоит жить его семье. Изабель приблизилась к нему. Вилли почти поднялся со своего места, но он сделал им знак остановиться и в последний раз собрался с силами.

— Я… Я думал об этом некоторое время, милорды. Когда чей-то мир уменьшается до размеров комнаты, а потом и постели, остается время для размышлений. Я принял решение передать свою власть легату, поскольку он является наместником Папы, а тот, в свою очередь, наместник верховного правителя Англии.

Пандульф склонил голову. Его жест был исполнен смирения, но взгляд оставался цепким, как у ястреба.

— Мудрое решение, милорд Маршал, — проговорил он.

— Надеюсь, что так, хотя иногда я думал и об истинной природе мудрости.

Вильгельм улыбнулся Генриху, который поднялся со скамьи и почти неохотно подошел к постели.

— Сир, дайте мне вашу руку, — сказал Вильгельм.

Помедлив, Генрих выполнил его просьбу Вильгельма это не удивило. В его возрасте ему тоже не хотелось бы стоять у смертного одра больного и держать дрожащую руку умирающего.

В отличие от рук своего невысокого, коренастого и энергичного отца, пальцы Генриха были изящные и длинные, с бледной, почти прозрачной кожей и тонкими синими венками, просвечивающими на тыльной стороне запястья. Это не были руки воина. Но, с другой стороны, ему и не обязательно было обладать телом воина. Нужно только, чтобы он был хорошим стратегом, когда придет время.

— Сир, я молю Господа Бога нашего, чтобы, если я совершил когда-нибудь в своей жизни что-либо угодное Ему, Он позволил бы вам вырасти достойным человеком. Но если вы последуете по стопам кого-нибудь из своих коварных предков, пусть он укоротит ваши дни. Вы меня понимаете?

Глаза Генриха расширились от страха и отвращения. Он попытался отстраниться от Вильгельма, но тот тут же сильнее сжал его руку.

— Вы меня понимаете? — повторил он.

Генрих с совершенно белым лицом кивнул.

— Да, милорд, — ответил он испуганным голосом.

Вильгельм понимая, что в мальчике говорило желание поскорее избавиться от него, но ему нужно было услышать эти слова. Коротко и часто дыша, чтобы уменьшить боль, он разжал пальцы и отпустил Генриха.

— Ступайте, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы это запомнили.

Легат поднялся на ноги.

— Нам нужно оставить вас ненадолго, милорд, — произнес он тактично. — Я вижу, что вам необходимо отдохнуть.

Вильгельм коротко кивнул в ответ.

— Спасибо, — сказал он, с благодарностью глядя на Пандульфа. — Может быть, вы сможете вернуться позже.

Собравшиеся покинули комнату в сопровождении распорядителей Вильгельма и старших рыцарей его войска. Маршал поспешно махнул рукой в сторону Вилли.

— Ступай за ними, — выдохнул он. — Иди и передай короля на попечение легата в присутствии всех, собравшихся в зале. Я не хочу, чтобы потом говорили, будто это было сделано втайне. Да и епископ Винчестерский еще может доставить хлопот… Возвращайся, когда все будет сделано, и расскажи мне, как они это восприняли…

Вилли кивнул и стремительно вышел. Вильгельм откинулся на валики, измученный болью и изможденный. Изабель тут же очутилась рядом с ним с чашей в руке.

— Выпей, — сказала она.

Знакомый запах содержимого чаши чуть не заставил его желудок вывернуться наизнанку, и он махнул рукой, чтобы она убрала ее.

— Нет, — выдохнул он. — Просто налей мне вина. Мне нужно, чтобы, когда вернется Вилли, у меня была ясная голова. Выбирая между одурманенным сознанием при отсутствии боли и страданиями в здравом рассудке, я выберу последнее. По крайней мере, пока.

Она с тревогой взглянула на него, но выполнила его просьбу, заменив вино с маковым сиропом простым красным. Когда она попыталась поднести чашу к самым его губам, он взял ее из рук жены.

— Я пока в состоянии пить самостоятельно, — раздраженно произнес он. Изабель ничего не сказала. Она посмотрела на его дрожащую руку и отвернулась, притворившись, что не заметила этого. Вильгельм сделал несколько неуверенных глотков, молясь, чтобы не пролить вино. Кроме того, то, что ему удавалось держать чашу в руках, не означало, что он сможет поставить ее обратно на сундук.

— Изабель…

Она оглянулась, взяла чашу из его рук и присела рядом на постель.

— Я знаю, что не должна опекать тебя, — проговорила она, сердясь на саму себя. — Ты всегда этого терпеть не мог… с самого начала. Я знаю, как ты это ненавидишь.