Алый меч

Джером напустил на себя решительный вид, хотя внутри у него все переворачивалось.

— Полковник!

Джером чуть не подпрыгнул от звуков голоса главнокомандующего. Коратэль обращался к командиру кавалерийского батальона, который должен был вести первую атаку через Арку Хаакона и заманить противника на юг в Гиблое ущелье. Полковник, бывалый солдат с редеющими волосами и сединой в бороде, один из тех, кто оставался безымянным для Джерома, пришпорил коня.

— Слушаюсь, генерал.

— Действуйте по моему сигналу.

Полковник кивнул. Джером старательно всматривался в профиль солдата, пытаясь разгадать хоть какие-нибудь чувства на его лице, но так и не уловил признаков волнения.

Они продолжали наблюдать за северным склоном с относительно безопасной позиции у входа в каньон. Пятая дивизия скрылась за их спинами в скалах и деревьях заросшего холма, приготовив отлаженные машины к бою. Джером всматривался в склоны ущелья в поисках четвертой дивизии, но ничего не обнаружил. Обманчивая тишина тревожила юношу. Наконец первые солнечные лучи озарили гребни восточного холма и осветили ущелье. Коратэль дал приказ к началу первого этапа атаки.

Полковник повиновался команде, призвав свои отряды к наступлению. Всадники различного возраста и званий размеренным шагом проехали мимо Джерома — отряд более двенадцати сотен, довольно внушительный, чтобы выманить врага, но достаточно компактный и быстрый, чтобы уйти от преследования. Воины рядами двигались по ущелью, сохраняя строй, несмотря на многочисленные препятствия и ухабистую землю. Обычно ровная и людная дорога на перевале оказалась завалена обломками с холмов, осколками валунов и деревьями, с помощью которых мензойцы пытались остановить атаку драконов. Девятый кавалерийский батальон перемещался, однако, легко и беспрепятственно. Закашлявшись в поднятом всадниками облаке пыли, Джером обернулся на Коратэля, который с нескрываемой гордостью смотрел вслед своим солдатам.

Не успел батальон преодолеть и половину ущелья, как драконы встретили нежданных гостей удивленным и голодным визгом, предвкушая скорую добычу. Шипение и вой наполнили воздух, эхом промчавшись по Даггерскому каньону. Ящеры стряхнули оцепенение и жадно устремились навстречу противнику.

К ужасу и изумлению Джерома девятый кавалерийский батальон не повернул назад и не нарушил размеренного шага, когда на него покатилась яростная черная волна. Драконы ринулись на Арку Хаакона, будто поток сквозь трещину в плотине. Волна кипела и бурлила у входа в ущелье, набирая силу и скорость. Языки пламени вырывались из отвратительных глоток, обдавая огнем и без того выжженную траву, кустарник и почерневшие камни. В небо устремились струи дыма — дыхание сотен живых костров. Оставалось только надеяться, что не разразится большой пожар. И хотя легенды и песни поэтов и менестрелей часто звучали фальшиво и преувеличенно, Джером не мог отрицать, что надвигающая армия огнедышащих драконов имела невероятное сходство с бушующим морем — чешуйчатые тела извивались и сталкивались, будто прибой под черными грозовыми тучами.

Подобно стайке муравьев, девятый батальон продолжал двигаться навстречу готовой обрушиться волне. Казалось, солдаты не замечали угрозы, не видели тени вздымавшегося потока, не слышали его рева. Джерому захотелось крикнуть, замахать над головою руками, остановить и повернуть их назад, пока не стало слишком поздно. И только невозмутимое спокойствие окружающих — Коратэля, Райнара, их подчиненных, Килака Кронуса — удержало его от отчаянных действий. Юноша справился с нахлынувшими чувствами и застыл в седле, словно каменная статуя, внутренне содрогаясь от ненависти.

Когда полчища драконов настигли всадников, и Джером уверился, что возможность спастись безвозвратно потеряна, полковник и его солдаты пришпорили коней и устремились прямо навстречу врагу с устрашающим боевым кличем, сравнимым с ревом драконов. Зов этот наполнил сердце Джерома гневом и решимостью. Две волны столкнулись с оглушительным грохотом, будто скалы разверзлись, и если бы ужасающее и невероятное зрелище не приковало взора Джерома, юноша наверняка бы обернулся в поисках трещины в земной коре. Он прижался к седлу. Каждая мышца и каждая жилка в его теле напряглись.

Крики боли и смерти, человеческие и драконьи, поразили слух Джерома. Неизвестно, какие из них были страшнее. Одного такого крика оказалось бы достаточно, но, однажды начавшись, стоны и вопли сотрясали утренний воздух, пока не переросли в оглушительный и неразличимый шум. Каждая молния, словно стремительная колесница, уносила новую душу в поля Олириума или в подземные недра. От ужасающего грохота и рева содрогалась земля. Не было спасения от черной бури, грозившей уничтожить все на своем пути и искалечить тех, кто дерзнет противостоять ее силе.