Алый Пимпернель. Дьявол верхом

Леон хорошо правил лошадью, словно составляя с ней одно целое. Я ехала на гнедой кобыле, на которой скакала вчера. Сегодня мне было гораздо легче иметь с ней дело, и я не сомневалась, что и ей со мной тоже.

Леон был веселее по натуре и, возможно, более беспечен, чем Этьен. Он также сделал мне комплимент по поводу костюма, и мы поговорили о лошадях. Я рассказала ему о Копилке, о том, как мне было жаль оставлять новую лошадь, и как я до ее приобретения ездила на Дженни.

Рассказывая ему о матери, я испытывала облегчение, говоря о ней с такой непосредственностью и ощущая, что Леон меня поймет, хотя почему я испытывала такое чувство после столь недавнего знакомства, мне было не вполне ясно. Очевидно, его откровенность и естественность передались мне.

— Что бы подумала ваша мать, узнав о вашем пребывании здесь? — спросил Леон.

Я не знала, что сказать. То, что мама не одобрила бы графа, я не сомневалась. Но ей было бы приятно знать, что в замке со мной обращаются как с гостьей.

— Думаю, — ответила я, — она бы согласилась, что я поступила разумно, оставив школу, прежде чем там начались бы трудности.

— И, полагаю, она сочла бы с вашей стороны comme il faut[152] решение погостить у ваших родственников?

— Маргерит очень хотела, чтобы я поехала с ней, — уклончиво ответила я.

— Граф тоже этому рад, — улыбнулся Леон. — Он этого не скрывает.

— Он просто гостеприимный хозяин.

Разговор о том, что должно было оставаться тайной, сразу же поставил барьер перед нашей откровенностью.

— Я слышал, — продолжал Леон, — вы вчера посетили Габриель Легран.

— Да.

— Она очень близкий друг графа, как вы, несомненно, поняли.

— Я узнала, что она мать Этьена.

— Да. Она и граф многие годы были друзьями.

— Понимаю, — промолвила я.

Припомнив подслушанный мной его разговор с Этьеном, я подумала, что Леон предупреждает меня. Они не верили в мое родство с графом, что меня не удивляло. Очевидно, Леон полагал, что граф встретил меня в Англии, я ему понравилась, и он привез меня во Францию, дабы осуществить свои планы в отношении меня. Но как я могла объяснить ему, что приехала только потому, что Марго нуждалась во мне?

— Очевидно, — заметил он, — жизнь в Англии совсем не похожа на здешнюю.

— Естественно, хотя в своей основе они не так уж отличаются.

— Разве ваш сэр Джон Деррингем мог бы открыто поселить рядом свою любовницу? И что на это сказала бы его жена?

Я была шокирована, но постаралась не показывать этого.

— Нет. Это было бы неприемлемо. Сэр Джон, во всяком случае, никогда не стал бы вести себя подобным образом.

— А здесь такое в порядке вещей. Некоторые из наших королей показывали подобный пример.

— У нас тоже бывали такие короли — например, Карл II.

— Его мать была француженкой[153].

— Вы, кажется, намерены утверждать, что ваши соотечественники весьма легкомысленны в вопросах морали.

— Думаю, что у нас иные стандарты.

— То, что вы имеете в виду, происходит и в Англии — просто там это делается менее открыто. Не уверена, что подобная секретность является добродетелью, но она облегчает жизнь людям, замешанным в такие истории.

— Некоторым из них.

— Прежде всего, женам. Не очень приятно, когда муж изменяет тебе чуть ли не на глазах. С другой стороны, возможность встречаться открыто избавляет мужа и его любовницу от множества отговорок.

— Вижу, что вы реалистка, мадемуазель, и слишком честны и очаровательны, чтобы когда-нибудь оказаться замешанной в эти грязные дела.

Несомненно, Леон предупреждал меня. Я могла бы ощутить себя оскорбленной, но в его глазах светилось неподдельное беспокойство, и я чувствовала симпатию к нему.

— Можете не сомневаться, что не окажусь, — твердо заявила я.

Леон казался удовлетворенным. Читая его мысли, я поняла, что он думает, будто граф, встретив кузину (если он изобрел это родство, то, очевидно, без моего ведома), пригласил ее сюда в качестве компаньонки дочери, и что я, будучи воспитанной в чопорных английских традициях, не имела понятия о его намерениях.

Он был неправ во всем, но мне нравились его забота и мнение обо мне.

Леон, казалось, отбросил беспокойство на мой счет и был готов наслаждаться прогулкой верхом. Он заговорил о себе с очаровательной откровенностью.

Странно, что его судьбу определил один случай — невольное убийство графом его брата-близнеца.

— Если бы не это, — продолжал Леон, — моя жизнь была бы совсем иной. Бедный маленький Жан-Пьер! Я часто думаю, что он смотрит на меня и говорит: «Всем этим ты обязан мне».

— Это было ужасно, но, как вы сказали, обернулось вам на пользу.

— Не только мне, но и моей семье. Я ведь могу помогать им. Граф знает об этом и очень этим доволен. Он тоже им помогает. У них лучший дом в деревне и несколько акров земли. Они могут себя обеспечить — соседи им даже завидуют. Я слышал, как многие из них говорили, что Бог улыбнулся моим родителям в тот день, когда погиб Жан-Пьер.

Я слегка поежилась.

— Реализм, мадемуазель, типичен для французов. Если бы Жан-Пьер в тот день не выбежал на дорогу и не угодил под копыта графских лошадей, то он бы жил в нищете вместе со всей семьей. Так что их выводы можно понять.