Алый. С вопросами и ответами для почемучек

Красному перцу жгучесть придаёт особое вещество капсаицин. У некоторых сортов перца оно бывает настолько едким, что может вызвать химический ожог. У сладкого перца капсаицина нет, поэтому он не жгучий. Лук сплетают в «косы» вместе с ботвой и подвешивают их для сушки и дозревания. С холодами лук переносят в дом и так хранят всю зиму.

Что это за кусты с красными ягодами?

Вероятно, это дикий барбарис – колючий кустарник с мелкими листьями и мелкими красными ягодами. Его ягоды кислые на вкус, богаты разными витаминами. Листья барбариса добавляют в маринады. В Средней Азии ягоды традиционно кладут в плов, в Европе из них варят варенье.

Как собака прыгает?

Когда собака бросается в погоню или в атаку, она стремительно несётся галопом, не совершая высоких прыжков, – словно «стелется» над землёй. Благодаря этому энергия мышц «толкает» собаку вперёд, придавая ей наибольшее ускорение. Максимальную силу пёс вкладывает в завершающий прыжок, длина которого достигает 3–4 м, а скорость наибольшая.

Служебные собаки всегда такие боевые?

Служебные собаки играли и играют очень важную роль не только в охране государственной границе, но и в боевых действиях. Огромные боевые молосские собаки участвовали в сражениях уже в Античное время. В Средние века для собак-воинов изготавливали особые доспехи. В войнах ХХ века роль служебных собак стала очень разнообразной: собаки работали в качестве санитаров, связистов, минёров, подрывников, пожарных, ходили в разведку. Всего в боевых действиях участвовало несколько сотен тысяч собак; для их обучения были организованы десятки специальных школ. Многие из этих собак погибли, выполняя свою задачу: но они спасли жизни тысячам людей. Чтобы отметить их заслуги, в некоторых странах воздвигнуты памятники военным собакам-героям. Один из них стоит на Поклонной горе в Москве.

Елец

На одной заставе жил пёс, которого звали Елец. Это был уже старый пёс. Настоящую службу он нести не мог.

– Что поделать, – говорил сержант Кошкин, – собаки быстро стареют, не то что человек.

Но конечно, дело было не только в этом. Чуть не десять лет охранял Елец границу. И за это время побывал в разных переделках. В таких, из которых человек-то не всегда целым выходил.

Но Елец всё-таки вышел из этих переделок и теперь жил как бы на пенсии. Горшок борща с хорошей костью – вот это и была его пенсия.

А застава, где жил Елец, находилась на вершине горы, и дороги туда не было. Вместо дороги в гранитной скале были выбиты ступеньки – ровно четыре тысячи. По этим ступенькам каждое утро вниз, в долину, спускался Кошкин и ещё два бойца. Они шли вниз, на базу, а с ними бежал Елец.

Холодно было на вершине.

С заставы бойцы выходили в полушубках, но, пройдя три тысячи ступенек, полушубки снимали и прятали в расселину – с каждым шагом становилось теплей.

Пока они хлопотали на продовольственной базе, Елец лежал на тёплых камнях и сонно хлебал борщ из алюминиевой миски. К полудню Кошкин оканчивал свои дела.

– Ну, – говорил он, подмигивая Ельцу, – теперь бы окрошечки погонять.

Как-то они возвращались на заставу и тащили на себе большие мешки, а Кошкин нёс ещё и бидон с молоком.

Бидон сверкал, и издалека казалось – три горбуна ползут по лестнице в облака и несут с собою зеркало.

Издали на пограничников смотрел человек.

А они обливались потом и старались не считать про себя ступеньки. Но ступеньки считались сами собой: сто одна, сто две, сто три, сто четыре…

У тысячной ступеньки Кошкин поставил бидон, достал из расселины полушубок и вытряхнул ящериц, которые грелись в рукавах.

– Катитесь! – сказал он ящерицам.

С вершины дунул ветер, поднял со ступенек горсть гранитной пыли. Елец зарычал.

К запаху ветра, пришедшего с вершины, подмешался запах человека.

– Чужой, – сказал Кошкин.

– Да нет, это Елец так волнуется, от старости.

«Неужто заметили?» – подумал человек, укрывшийся в камнях, и поднял пистолет.

– Чужой! – повторил Кошкин.

И тут же белый сноп ударил его в лицо. Пуля пробила бидон – молочная струя хлестнула по ступенькам.

Нарушителю показалось, что выстрел сшиб всех трёх пограничников. Только пёс крутился на ступенях. А они отползли со ступенек и повисли над обрывом. Мешки заслонили их.

Нарушитель ещё раз выстрелил в Ельца, и пуля – надо же! – снова ударила в бидон. Он прыгнул от удара и со звоном покатился вниз, разбрызгивая остатки молока.

Бидон сорвался в пропасть, и ветер подхватил его, засвистел в дырках от пуль. Бидон падал в пропасть, словно огромный сверкающий свисток.

Кошкин увидел человека, прижавшегося к камню, и выстрелил. Пуля попала в камень – осколки резанули нарушителя по щеке. Он побежал.

Кошкин ещё раз выстрелил – нарушитель оступился и сорвался в пропасть, где прыгал ещё и бился на дне измятый простреленный бидон.

Как-то сержант Кошкин увидел во дворе продовольственной базы ушастого ишака.

– Это ещё что? – спросил он.

– Ишак, – ответили солдаты с продовольственной базы, – мы на нём продукты возим.

– Дела! – сказал Кошкин. – А как его зовут?