Алый цвет зари...

Она принялась старательно переводить вопросы эскулапа. Потом служанка принесла тазик с водой, и Ксения смущенно удалилась, пока медик сменил ему повязку на боку. После чего обессиленный Пьер уснул. Так началась жизнь французского полковника в имении Шереметевых в Михайловском.

Поправлялся Шамбрион медленно, мучительно и тяжело. Но молодой и крепкий организм здорового сорокалетнего закаленного мужчины все-таки постепенно одолевал недуг, вызванный ранением. Все чаще его стали посещать грустные мысли о том, что, пока он валяется здесь в теплой постели, французская армия уходит все дальше на запад. Он вроде бы и не считался военнопленным, во всяком случае, обращались с ним как с гостем, но все же полковник понимал, что рано или поздно встанет вопрос о его возвращении во французскую армию. От жизнерадостной, пышущей здоровьем и молодостью Ксении он знал, что французские полки стремительно отступают в сторону Литвы и Польши. Разумеется, Ксения радовалась каждому новому успеху российских войск, рассказывая о победах русских под Малоярославцем, Смоленском, а потом и под Березиной, она всячески восхваляла воинский гений Кутузова и вовсе не щадила самолюбия француза, хотя по-прежнему проявляла к нему участие, доброту и гостеприимство.

А он уже во всю мечтал о побеге. К несчастью, стояла знаменитая лютая русская зима. И Шамбрион с ужасом прикидывал, как ему преодолеть в одиночку это ужасное расстояние до границы России. Самым правильным казалось одно — действовать официально.

Он давно уже знал о том, что Ксения живет в имении родственников на правах молодой хозяйки, потому что почтенная графская чета давным-давно находится в Санкт-Петербурге и пока не решается выехать в разоренную Москву. Оставалось только ждать.

К январю нового 1813 года Пьер настолько окреп, что стал выезжать на конные прогулки по окрестностям Михайловского. Он скакал по бескрайним русским полям и перелескам, слушая завывание ветра, изредка встречая одиноких пеших или конных мужиков с хмурыми лицами, не забывающими, впрочем, снимать шапки при его появлении и кланяться в пояс. «Барин, как-никак, коли в усадьбе живет! Хоть и офицер хранцузкий!»

Поездки Шамбриона становились с каждым днем все продолжительнее, но чем дальше отъезжал полковник от усадьбы, тем очевиднее для него была невозможность побега.

Полковник давно заметил интерес к нему со стороны Ксении, юная русская красавица-дикарка тоже волновала его. Но ему было не до романов, он думал о воинском долге, о том, как глупо оказался на положении то ли гостя, то ли пленника в этой русской глухомани. И Пьер решительно не знал, что ему делать.

Разумеется, у него было кольцо с рубином. За такую драгоценность его должны были довести до самого Парижа. Но кому он может продать здесь эту драгоценную безделицу?! Он иностранец, не знает русского языка, к тому же офицер неприятельской армии. Ничего не выйдет! Нет, надо ждать!

К весне французские войска уже были в Пруссии. Ксения с восторгом поведала Пьеру о том, что немцы приняли жалкие остатки французской армии всего лишь за передовой отряд, отправленный на разведку. Об этом она узнала из письма родственников.

— Так мало осталось солдатиков у вашего Бонапарта… — заметила она, бросая на полковника одновременно кокетливый и насмешливый взгляд.

Полковник стоически переносил новости о полном разгроме французов, он жил надеждами на скорое изменение своего двусмысленного положения и возвращение на родину. Из писем, получаемых Ксенией, выяснилось, что к лету граф Шереметев намерен прибыть в имение с ревизией.

Теперь совсем уже оправившийся от ран Пьер обедал вместе с Ксенией в гостиной, выходил к редким гостям, навещавшим девушку, и даже стал чуть-чуть говорить по-русски. Во всяком случае, многое понимать.

Однажды — дело было в середине марта — он отправился в длительное «путешествие» в сторону реки Пахры, и там с ним случилась несчастье. Подвели неосторожность и плохое знание местности. Его верная кобылка Стася провалилась в полынью, а вместе с ней в ледяной воде побывал и полковник. Несчастное животное погибло, Шамбрион же с трудом выбрался на крепкий лед. Несколько минут он лежал неподвижно на промерзшей земле, отдыхая и отплевываясь. Наконец, собравшись с силами, поднялся и двинулся в обратный путь. Шел отчаянно мерзший Пьер долго, очень долго, путь казался ему бесконечным. Его мокрая одежда на морозе задубела и только мешала двигаться. Совсем окоченевшего, его подобрал какой-то сердобольный мужик, признавший в нем «французишку из Шереметевского имения». И довез до дома на санях, прикрыв старым вонючим тулупом.

Уж как лекарь и Ксения ни старались, но на этот раз спасти полковника им не удалось. Его еще до конца не оправившийся от ранения организм не выдержал. Сильнейшее воспаление легких, страшный жар, лихорадка. Полковник умирал. Он был в беспамятстве. Ему чудилось, что он в Египте, в пустыне, что палит нещадное африканское солнце, ему страшно хотелось пить.