Алый знак доблести

Полк, который в это время стоял «вольно» у обочины, наблюдая за схваткой, вопил, единодушно взяв сторону девушки. Солдаты так увлеклись, что думать забыли о другом нешуточном единоборстве, в котором сами принимают участие. Они глумились над толстяком-нарушителем права собственности, вслух оценивали особенности его телосложения и с неистовым пылом одобряли девушку.

Кто-то из дальних рядов подал ей рискованный совет:

- А ты его шестом, шестом!

Под свист и мяуканье толстяк отступил, оставив на поле боя конягу. Полк от души радовался его поражению. Солдаты осыпали девушку оглушительно громкими поздравлениями, а она стояла, тяжело дыша, и с вызовом оглядывала их.

В сумерки колонна войск, разбившись на полки, встала на отдых в поле. Оно мгновенно покрылось палатками, точно невиданными растениями. Огни костров, алые редкостные цветы, испестрили ночь.

Юноша старался избегать разговоров с товарищами. Когда свечерело, он отошел от лагеря и слился с темнотой. Было что-то неправдоподобное, что-то сатанинское в зрелище этого множества багряных огней, на фоне которых взад и вперед двигались черные силуэты солдат.

Он лег на траву. Стебельки нежно прижимались к его щеке. Взошла луна и повисла над вершиной высокого дерева. Окутанный переливчатым молчанием ночи, он ощутил безмерную жалость к себе. Легкие порывы ветра таили в себе ласку, и юноше чудилось, что в этот его трудный час мрак исполнен сочувствием к нему.

Ему хотелось одного - снова очутиться у себя на ферме и целые дни сновать из дому в хлев, из хлева в поле, с поля в хлев, из хлева в дом. Он вспомнил, как часто проклинал пеструю корову и ее товарок, как злобно порою отшвыривал ногой скамеечку для дойки. Но теперь коровьи головы представлялись ему в ореоле счастья, и за возможность вновь их увидеть он отдал бы все бронзовые пуговицы всего континента. Он мысленно твердил себе, что не создан быть воином. И всерьез раздумывал над коренным различием между собой и теми людьми, которые как злые духи бродили вдоль костров.

Шуршанье травы прервало его раздумья, и, подняв голову, он увидел горластого.

- Эй, Уилсон! - позвал он.

Тот подошел и остановился над ним.

- Это ты, Генри? Что ты тут делаешь?

- Да так, думаю,- сказал юноша.

Горластый присел рядом и бережно раскурил трубку.

- Ты, я вижу, совсем раскис, парень. Вид у тебя, прямо скажем, неважнецкий. Что это с тобой творится?

- Ничего со мной не творится,- сказал юноша.

Тогда горластый пустился в рассуждения о пред стоящей встрече с неприятелем.

- Теперь шалишь, им от нас не отвертеться.- При этих словах его мальчишеское лицо расплылось в радостной улыбке, голос восторженно зазвенел.- Теперь им не отвертеться! Уж мы их, чертей собачьих, отколошматим как следует. Правду сказать,- добавил он уже более сдержанно,- до сих пор это они нас колошматили. Но теперь наш черед.

- Что-то мне помнится, будто ты совсем недавно возражал против этого похода,- сухо заметил юноша.

- Ты не так меня понял,- ответил тот.- Я не против, если идут в поход, чтобы как следует подраться. Но я бешусь, когда нас гоняют то туда, то сюда, а всего и толку, что стертые ноги да дерьмовый голодный паек.

- Ну, Джим Конклин говорит, что на этот раз драки хватит на всех.

- Что ж, думаю, даже и он бывает прав, хотя как оно все произойдет, понятия не имею. Знаю одно - дело будет настоящее, и на этот раз, будь спокоен, мы им

не уступим. Эх, и поддадим же мы им коленом под зад!

Горластый вскочил и начал взволнованно шагать взад и вперед. Воодушевление придало его походке какую-то особенную упругость. Он верил в победу, и эта вера рождала в нем энергию, силу, непреклонность. В будущее он смотрел ясным и горделивым взором, а когда бранился, у него был вид заправского ветерана. Несколько секунд юноша молча следил за ним. А когда заговорил, в голосе звучали ноты, горькие, как хина.

- Надо думать, ты совершишь геройские подвиги.

Горластый пососал трубку и выпустил густое облако дыма.

- Не знаю,- сказал он с достоинством.- Не знаю. Постараюсь быть не хуже других. В лепешку расшибусь, а постараюсь.- Он явно был доволен собственной

скромностью.

- А почему ты так уверен, что не удерешь от туда? - спросил юноша.

- Удеру? Удеру? - переспросил горластый.- Удеру? Еще чего! - Он захохотал.

- Ты же сам знаешь,- продолжал юноша, - сколько стоющих парней тоже собирались совершить невесть что, а когда дошло до дела, так только пятки

засверкали.

- Наверное, бывало и такое. Только я не дам деру. Плакали денежки того, кто побьется об заклад, что я покажу пятки.

- Чушь какая! - сказал юноша.- Ты что же, храбрее всех на свете?

- Брось ты! - возмущенно крикнул горластый.- Когда это я говорил, что храбрее всех? Сказал, что буду драться как положено, вот и все. И буду. А ты-то кто

такой, что так разговариваешь? Тоже мне Наполеон Бонапарт выискался!

Он сердито уставился на юношу, потом зашагал прочь.