Амальгама счастья

— Навсегда… Не правда ли, какое решительное слово! Марио промолчал, но в глазах его что-то изменилось — будто тронулась с гор лавина, сметая осторожный покой, и все вокруг пришло в движение и смятение. Потом он легко коснулся чуть жестковатыми сухими губами ее губ, прижал ее крепче к своей груди, и у Даши перехватило дыхание, подогнулись колени, а голова закружилась, как когда-то в юности от первого пьянящего поцелуя. Страсть и желание закружили ее, отняли силы, лишили разума. Марио вдруг отстранился и заговорил медленно, точно про себя, и взгляд его устремился вдаль, сквозь Дашу, в далекий город, который ему никогда не довелось видеть.

— В Москве сейчас день, и идет дождь — как странно для осени: дождь сквозь солнце! Все сияет, омытое этими солнечными каплями, — дома, и купола, и деревья, все еще не потерявшие до конца своей желтой листвы… И люди идут по широким улицам, смеются и спорят о вечном; и горит свеча в православном храме; и кто-то пьет кофе с коньяком, а потом гадает на кофейной гуще; и парочка целуется на остановке, а кошка умывается в высоком окне… Детская коляска задевает колесами лужицу — и тысячи мелких капелек взлетают за ними, и в каждой капле горит частичка солнца… Я никогда не был здесь и уже не побываю никогда. Ты права, Даша, какое решительное слово! Только я бы добавил еще — безнадежное…

Изумленная и опечаленная — впервые ей приходилось утешать его, — Даша попыталась было сказать что-то, но осеклась, заметив, что он не слышит ее и по-прежнему смотрит сквозь девушку невидящими глазами. Голос его был монотонен и тих, и говорил он так, будто рассказывал себе или Даше чудесную сказку или делился несбыточной мечтой.

— Меня не будет в Москве — никогда, никогда… И никогда уже не будет в Женеве. Не будет нигде, ничего…

— Нет!.. - вскинулась девушка. — Ты хочешь сказать?… — И поскольку он будто не слышал ее, продолжая смотреть в невидимую для нее даль, она обеими руками повернула к себе его голову и заставила посмотреть прямо в глаза. — Послушай, любимый мой, это ничего. Ты же сам говорил — разлука никогда не бывает долгой… И что тебе Москва или Женева, что тебе целый мир, если я буду с тобой?