Амальгама счастья

Даше казалось, что она могла бы идти так вечно, не зная ни тоски, ни одиночества, ни усталости. Но, видно, хорошему всюду быстро наступает конец. И, пройдя через последний зал, она вышла на знакомую полукруглую веранду, мысленно помахав дому рукой и пообещав скоро вернуться. Ей нетрудно было сейчас давать такое обещание: будущее казалось ей вполне ясным, а сомнения и переживания, чувствовала она, навсегда должны были остаться в прошлом. Поэтому, приветственно кивнув и синему небу, и желтоватому мрамору лестницы, и белым кружевным занавескам в распахнутых окнах, как всегда трепетавшим от малейшего дуновения ветра, она спокойно и смело подошла к балюстраде и, облокотившись на нее, стала ждать.

Ожидание продлилось недолго. Однако голос, прозвучавший в ее ушах, был хоть и милым и родным, но вовсе не тем, который она так жаждала, так надеялась услышать. Женский, низкий, грудной, неуловимо старческий, он прозвучал совсем рядом с ней, и девушка стремительно обернулась ему навстречу.

— Дорогая моя!.. Хорошая моя девочка!

Вера Николаевна уже обнимала ее, и улыбалась мудрой ласковой улыбкой, и заглядывала Даше в глаза, отводя в сторону непокорные светлые пряди… Кто-то совсем недавно делал так же, смутно и беспокойно подумала девушка, но сознание ее, не зацепившись за эту тревожную мысль, снова распахнулось навстречу бабушке и нежилось в лучах ее тихой, уже чуть-чуть подзабытой любви. Ей хорошо было в этих объятиях — мирно, безопасно, спокойно. А старая женщина почему-то уже прятала, отводила в сторону глаза, и губы ее чуть дрожали от сознания вины и ошибки, и лицо бледнело от невысказанных вопросов… Но Даша, приобретшая вдруг волшебное свойство понимать все, о чем думают окружающие, засмеялась освобождающе и легко и крепче обняла бабушку, навсегда остановив одним движением головы покаянные слова и ненужные сожаления. Никому на земле не дано знать о последствиях собственных слов и действий, никому не дано проникнуть в душу тех, кто живет рядом, и мы можем отвечать за чистоту лишь своих, а не чужих помыслов — а потому, думала Даша, эта родная и близкая женщина, стоящая сейчас рядом, ничем не виновата перед ней…

Оторвавшись наконец от Веры Николаевны, девушка поймала ее взгляд, еще ускользающий, еще виноватый, и, вспомнив, чему та всегда учила ее, светским голосом осведомилась:

— Может быть, чаю?…