Амальгама

– Здравствуйте, Рудольф Михайлович.

– Здравствуй, дорогой. – Голос Рудольфа Михайловича зазвучал как-то ласково и даже участливо. – Можно услышать, только коротко, как вам удалось так обосраться?

Гоша втянул голову в плечи и осторожно произнес:

– Там девка была.

Во взгляде Рудольфа Михайловича мелькнула искренняя заинтересованность:

– Давай рассказывай, только подробно. То, что ты в панике пробурчал вчера в трубку, мне совершенно непонятно, и я требую объяснений. Во-первых, где все эти клоуны, которых вы вместе с Мутным набрали?

– Они мертвы, – тихо проговорил Гоша.

– Что, все? – изумился Рудольф Михайлович. – И Мутный?

– Они мертвы, – еще раз тихо проговорил Гоша. – Все. Понимаете, там оказалась какая-то девка. Она была одета в черный балахон, мы ее из-за этого приняли за какого-то монаха. Парни были связаны, они ей ни в чем не помогали. Она… Она перебила всех. Я выжил каким-то чудом. Видел ее, как в тумане.

– Что за оружие у нее было?

– Рудольф Михайлович, никакого оружия. Она все делала руками. Ну и ногами. – Гоша густо покраснел. – Мы вообще ничего не могли сделать.

– Ну и где она сейчас?

– Я не знаю. – Гоша развел в стороны огромные руки так, что перегородил весь ресторан. – Когда я смог встать, наши все были мертвы, а эти уроды пропали. Ну, я – к ним на квартиры. И она еще раз появилась на следующий день. Только не в квартире этого, второго, а у этого, Анциферова. Я уже взял туда ребят посерьезнее. Так она и этих всех уложила. Как – не знаю, меня там не было, я на другой квартире ждал. Но эти мои хоть живы остались. Говорят, стреляют в нее, а ей хоть бы хны… А те, которые с Мутным, – все, готовы. Ну, я – ноги в руки – и сразу сюда, на самолете, как договаривались.

Рудольф Михайлович вдруг тихо, но очень внятно и медленно спросил:

– Вы никакого медальона, случайно, у нее в руках не видели?

Гоша отрицательно помотал огромной косматой головой.

Рудольф Михайлович задумчиво посмотрел в окно на людей, неспешно прогуливающихся по Ратушной площади вечернего Вильнюса. Уважаемого профессора МГУ, долгие годы прожившего двойной жизнью, распирала вполне объяснимая гордость. Это было совершенно очевидно, но в это все равно не верилось: чтобы нейтрализовать его, Рудольфа Михайловича Четверикова, Советом Десяти были задействованы современные Хранители. А он ведь не Сталин какой-нибудь, масштаб совсем другой (в том, что Сталин был уничтожен Советом Десяти Четвериков не сомневался ни секунды, веря выводам собственных исследований). А вот, на тебе, заинтересовались!

Не зря десятилетиями вычитывал Рудольф Михайлович старинные документы, не зря сотни ночей были проведены у реактивов в университетской лаборатории, не зря были исписаны тонны черновиков! Рудольф Михайлович, как ни один другой смертный, был близок к разгадке тайны состава совершенной амальгамы, дающей абсолютную власть над любым человеком на Земле.

Удивительно, но страшное, опасное и великое оружие нужно было Рудольфу Михайловичу для свершения в общем-то банальной и вовсе не несбыточной мечты. Дьявольский профессор мечтал о безудержном сексе со всеми своими девятнадцатилетними студентками, которые принципиально не рассматривали его в качестве возможного партнера. Мечты пожилого профессора были похожи на сны шестнадцатилетнего подростка: он идет по городу, а каждая встреченная молодая красивая девушка мечтает заняться с ним сексом прямо здесь, на улице! Она раздевается и набрасывается на пожилого профессора, в глазах ее горит желание, а молодое податливое тело совершает такие невозможные вещи, что дух захватывает…

Молодые симпатичные девушки обижали Рудольфа Михайловича всю жизнь. Они коварно обманывали, использовали его, высмеивали, постоянно ускользали в последний момент и всегда предпочитали более удачливых, более наглых, более брутальных и понятных одноклассников, позднее однокурсников, а еще позднее коллег по работе. Даже банальный и достаточно традиционный шантаж молоденьких студенток «зачет в обмен на секс» не удавался Рудольфу Михайловичу. Одни смеялись над Четвериковым в голос, другие вступали с ним в непримиримую борьбу, третьи просто в упор не замечали озабоченного профессора, но в итоге ни одна из его студенток ни в какую не соглашалась на какие-либо его предложения.