Амалия и Белое видение

— Никогда. Вот это — никогда. Да, цветок… Ты лежишь на спине, вот так. И принимаешь меня на руки. И я буду сейчас делать что хочу, очень медленно. А тебе за это… я позволю… смотреть на мое лицо. Все время, сколько хочешь.

И цветок с пылающим стеблем действительно распускается внутри меня, я закрываю глаза и медленно, очень медленно двигаю бедрами — они становятся тяжелыми, а хочется, чтобы были еще тяжелее. Еще хочется повиснуть в его руках, как счастливая кошка, и только сжимать ноги, двигаясь вновь и вновь.

И, наконец, снова в море, которое теперь кажется легким и прохладным.

— Амалия, поразительное дело, но, пока мы все это делали, нас снова не убили. Как нам везет!

— Не убьют. Мы убежим. Мы станем тайно путешествовать по свету, а люди с палочками будут гнаться за нами по пятам, гремя своими колясками.

— Надо только решить, куда. И тогда пойти к Корки, клянчить деньги. Он такой, как бы это сказать, хозяйственный. У одних людей денег нет никогда, сколько бы они ни зарабатывали. У Корки все наоборот. Он замечательный парень, Амалия, — по-моему, он все про нас знает и очень одобряет. И завидует. Но деньги даст. Вот увидите. И еще он отличный сыщик, и прекрасно стреляет. Не то что я.

— Он потеряет деньги, Элистер. Вы не сможете ему их отдать. Собираетесь с ним ехать в Алор-Стар? Вот при случае попросите там кого-то показать вам дом одного англичанина, который имел глупость бросить всем вызов и жениться на очаровательной малайке. Этот человек думал, что может все. Потому что он закончил Клифтон-колледж, у него был отличный послужной список, награды. Но ничего не помогло. Сейчас он живет тем, что ему иногда подбрасывают деньги друзья. Причем друзья эти по большей части сиамцы, а отнюдь не англичане. Его бунгало ваши соотечественники рассматривают с шоссе в бинокль, потом печально качают головами и едут дальше. Вот и вы с Корки запаситесь биноклем. Очень поучительно.

— Знаю, Амалия, уже все знаю. У нас в Индии несколько другие нравы, но в сущности похоже.

— Ах, уже… А вам успели рассказать, какая здесь репутация у евразиек? Дело в том, что при бабушке Виктории тут было еще мало белых женщин, и первые колонисты постоянно попадали во всякие истории с вот такими, как я. В итоге здесь все знают, что евразийки неудержимо сексуальны и соблазняют англичан.

— Боже мой, как похоже!

— Сама удивляюсь.

— В общем, первая проблема — чтобы не убили прямо сегодня, вторая — как победить всех вот в этой истории, которая еще интереснее.

— Какие интересные проблемы, дорогой Элистер.

— Зато веселее будет жить. Вы знаете, что получается, когда я всерьез за что-то берусь?

— Уже заметила. Получается хорошо.

— Я становлюсь злым. И упорным. И не отступаю.

— И это очень мило. А пока — мы путешествуем. У ваших родителей в Дарджилинге мы уже побывали…

— Амалия, а кто были ваши родители?

— О, это такая история… Началось с того, что один португалец, он… занимался корабельным бизнесом, приехал сюда и встретил мою маму. И дальше были шуточки — как у нас с вами, — но все же другие, насчет того, что у них была одинаковая фамилия, де Соза. Это как у вас — Джексон. Они сначала звали друг друга «брат» и «сестра». Ну, а потом — неудержимая евразийская соблазнительность… Тут уже он начал звать маму «принцесса».

— А это было правдой?

— Не совсем, очень отдаленное родство с кем-то из семьи Чакрабонов в Сиаме, и еще с домом султана Кедаха.

— Кто такой этот Чакрабон, дьявол его возьми?

— Король, естественно. Королевская семья Сиама.

— Боже ты мой? Ваша матушка — настоящая принцесса?

— О, ну вообще-то она была трудолюбивым преподавателем истории в нескольких здешних школах — в нашей, то есть в монастыре, и еще у Сент-Джорджа…

— Конечно же, истории! Я мог бы догадаться — вот теперь понятно, откуда у вас это…

— Но слушайте дальше. Он уехал в Лиссабон. Как в таких случаях и бывает, родилась я. Он написал маме письмо о том, что уже все равно что женился на ней. Но смог выбраться сюда только через восемь лет. И ведь женился. И снова уехал, приехал… А потом я отправилась в Англию учиться, а он понесся сюда, потому что это был девятнадцатый год. Вы помните, что было в девятнадцатом году?

— Кончилась война. И начались болезни.

— Вот именно, болезни. В Европе — испанка. У нас тут — оспа, малярия, даже чума. В Пенанге люди умирали сотнями. А он хотел увезти отсюда маму хоть в Китай, хоть в Бразилию. Уже в Рангуне, совсем рядом, получил телеграмму — не приезжай, я чем-то заразилась. Приехал все-таки, заразился сам. И вот я узнаю, сидя в Лондоне, что домик со стеклянным шаром на крыше теперь — целиком мой. Я до сих пор иногда думаю, что они просто куда-то ухали вдвоем. И только сейчас понимаю, как мне повезло. Рядом со мной, в моем доме, была самая настоящая история любви, а я тогда даже не думала, что бывает по-другому. Для многих любовь бывает только в говорилках, этом вот дурацком синематографе.

— Мне просто нечего сказать.